партии при домашнем анализе. Когда же противник сам садится за доску, первые ходы действительно могут совпасть с предполагаемыми, конечный же результат зависит от развития игры в целом. Но может случиться и так, что уже первый ход противника вдруг окажется совсем иным, чем предполагалось, он потрясающе прост, удивителен и совершенно меняет весь дальнейший план игры.
Эйно орудовал в саду, возил на железной тачке камни к яме, выкопанной для будущего бассейна. Очевидно, он начал работать еще тогда, когда пригревало солнышко, и до сих пор даже не опустил завернутые по локоть рукава синей рабочей блузы. Ему не хотелось расспрашивать Ирену, почему она так поздно пришла, — объяснение могло оказаться очень долгим, а светлое время лучше использовать для работы. Вот выкурить сигарету — это можно себе позволить.
Но Ирена захотела сразу же поговорить с ним серьезно. Что случилось? Нельзя ли попозже? Ирене не терпелось сообщить важную причину своего позднего возвращения. Эти самые ирисы, которые Эйно только что пересадил на грядку, неожиданно свели ее с Айтой, от нее она сейчас и пришла. О Пальтсере Ирена предпочла сейчас не упоминать.
— Ты знаешь, что у Айты очень плохи дела? — интригующе начала она, пытаясь отвлечь внимание Эйно от садовых работ.
Но ход, которым ответил муж, был как удар по незащищенной голове.
— Да, я знаю.
— Знаешь? И давно?
— Почти с того времени, как она наделала глупостей. Тогда мне не хотелось тебя волновать. Я был уверен, что ты начнешь беспокоиться о ней и выпрашивать у меня услуг, которых я, к сожалению, не могу ей оказать.
— И ты все время скрывал это от меня?
— Мне казалось, что вы больше не видитесь, и я... — Эйно в рот попала крошка табака, и ему пришлось повозиться, прежде чем удалось ее выплюнуть.
— А знаешь ли ты, что она сторонилась нас потому, что не хотела от тебя никаких услуг? Понимаешь ли ты, насколько она благородный человек? Она очень меня просила не говорить с тобой о ее делах. Но я не могу поступить иначе. А теперь еще выходит, что ты знал, но скрывал от меня.
— Ну, допустим, скрывал. Ладно, скрывал. Но почему? Не было смысла втягивать тебя в такое неприятное объяснение, ведь я не могу ничего для нее сделать.
— Ты не хочешь, верно?
— Я был бы необычайно доволен, если бы мог. Ради тебя. Я даже думал об этом, когда все случилось. Но материал оказался сильнее наших желаний. Тут ничто не поможет.
— Ты простудишься.
— Да, надо двигаться. — Эйно отшвырнул окурок и начал грузить камни в тачку.
Ирена пошла в дом готовить ужин. Нагнувшись, чтобы достать из-под плиты растопку, она почувствовала подступающую к горлу тошноту. Ее долго тошнило над раковиной горькой зеленоватой водой, которая попадала в нос и противно раздражала слизистую оболочку. Как только судорожные спазмы в животе немного ослабели, она прополоскала рот водой из-под крана, даже сполоснула все лицо, потом, осторожно ступая, держа платок у рта, пошла в большую комнату и легла на диван.
Эйно еще долго возил камни, но радость, которую он прежде ощущал от работы, как ветром сдуло. То, чего он так боялся, все-таки случилось. А он-то надеялся, что с течением времени вся эта история забудется! Когда заведующая районо Мадиссон, антипатичная особа с птичьим лицом, рассказывала об этом факте в своем выступлении на районной конференции, в ее словах чувствовалась похвальба, желание продемонстрировать свою сверхбдительность. К сожалению, сам факт соответствовал внутреннему облику Айты Плоом. Не потому, что родители Айты уехали за границу как политические эмигранты. На этот мощный аргумент Мадиссон Урмет тогда мысленно махнул рукой. Родители родителями. Но Айта сама незадолго до этого разоблачила свою суть, находясь под их, Урметов, крышей. Иногда достаточно одного слова. Айта требовала дифференцированного подхода к человеку, имея в виду того типа, того слизняка, Пальтсера, с его красивыми глазами, который так коварно сумел сыграть на чувствах женщин, который целый вечер болтал о политике, как будто завоевал на то право.
Эйно кончил работу, но в дом пошел не сразу, а выкурил еще одну сигарету, усевшись на поленнице за домом.
И вечно что-то грубое врывается в нежную ткань любви. Может быть, сделать вид, что уступаешь, только сделать вид, пообещать ласковым голоском, что Эйно Урмет попытается действовать со всей силой своего авторитета, замолвит словечко где следует, предпримет, как говорится, шаги? Нет и еще раз нет! Такими вещами не играют. Ирена наконец должна понять, что такое жизнь и кто есть кто. И что за странное влечение постоянно ведет ее к этим смутным, засоренным слоям? Своего рода наркомания, политическое самаритянство. Для нее важно лишь страдание, и кроме него она не видит ни связей, ни причин, ни следствий.
После захода солнца воздух стал еще холоднее. Страстное пение скворцов перед ночным покоем звучало как концерт милицейских свистков.
Эйно затоптал окурок и пошел в комнату.
Вторая ссора в их супружеской жизни. Первая ссора в новом доме. Что поделаешь. Кто боится ссор, должен жить, как червяк. Нет, ни за что!
Набитая поленьями колонка в ванной была холодной. Черт с ней. Можно помыться и так, слегка, под краном. А негодование лучше всего гасит аппетит.
— Я знаю, ты хочешь есть, но на меня напала рвота, только сейчас прошла, — сказала Ирена таким спокойным голосом, словно ничего не случилось.
Высокий мужчина в халате до полу чистил ногти и прислушивался. Ухо любящего чутко. Оно улавливает под внешним спокойствием ледяную струю, и ее глубина вызывает ужас.
— Это дело... можно рассмотреть заново, хотя я должен предупредить...
— Лучше не предупреждай. Я больше никогда тебя не попрошу ни о чем таком.
— Хорошо. Это действительно было бы хорошо, не будь в твоем тоне столько злобы по отношению ко мне.
— Ох, нет! Откуда ты взял? Будем жить в мире. У нас теперь отличная квартира, целый дом в нашем распоряжении, скоро у нас появится великолепный сад, в котором мы будем показывать гостям редкие сорта цветов. Чего же еще может желать душа женщины. Какое ей дело до бывшей соседки по парте? Разве в конце концов не все равно, с кем поддерживать отношения? Супруга полковника такой приятный человек, и у нее всюду
