Разумеется, не считаясь с желанием самой Айты.
— Это неважно. Бывают такие положения, которых два человека сами не могут разрешить. У Пальтсера тоже дела плохи. Раньше он работал на заводе простым рабочим, слесарем, но после смены оставался в цехе, чтобы проводить опыты. Как ты оцениваешь такие вещи?
Эйно сел на стул, опираясь дрожащей от усталости рукой о письменный стол. В школе Вамбо очень часто любил употреблять слово «эксперимент». Так оно и было. Эйно вдруг ощутил острое сочувствие. Какого черта ему не дали проводить там на заводе эти ничтожные опыты? Нет! Такие вопросы было бы неправильно задавать, пока не будет ясна ситуация. Ирена слишком отзывчива и своей горячностью заставляет и других колебаться.
— Я не знаю, чего он добивался этими опытами, — наконец тихо сказал Эйно и сжал зубы.
— Если ученый у нас на заводе ставит опыты...
— Пальтсер еще никакой не ученый, — резко перебил жену Эйно.
— И все-таки он проводил опыты, — неуверенно продолжала Ирена. — Потом завод получил какой-то важный заказ и Пальтсеру показали от ворот поворот. Разве это справедливо?
— Ну видишь, Ирена, дорогая... — По тону Эйно никак нельзя было заключить, что жена ему в этот момент дорога. — Ты требуешь невозможного. Я ведь не знаю положения. Но успокойся, успокойся! На заводе есть партбюро, отдел кадров, дирекция, которые видят все аспекты таких вопросов лучше, чем мы с тобой. Слушай, когда-то ты обещала, что мы не будем возвращаться к этому человеку.
— Да. Кажется, обещала. Но что это за женщина, которая выполняет свои обещания! Итак, не будем думать о людях, которые страдают, не будем требовать доказательств вины, а признаем человека виновным только потому, что он был в одной из принудительных организаций врага. Что он там делал, неважно, как он туда попал, тоже неважно. Доказательств не требуется, поскольку само пребывание в организации является доказательством. В таком случае, в ГДР нельзя доверять ни единому человеку.
— Это вопрос особый.
— Почему?
— У нас до войны целый год была советская власть, там этого не было. Чтобы требовать с человека отчета, нужны ясные юридические основания. Не стоит смешивать понятия.
— Пусть так. Больше я говорить не буду.
— Да, тебе действительно следует глубоко продумать все эти вещи.
— Странно, что именно тем, кто думает изо всех сил, кто как раз и пытается дойти до самой глубины вопроса, советуют все продумать поглубже.
Первый мрачный вечер в новом доме, тихонько тлея, перешел в тревожную ночь. Проигравший не хотел признать себя побежденным, поскольку партия казалась ему неправильно разыгранной; победитель не чувствовал радости победы, ибо партнер навязал ему неравную игру, а у него не было ни малейшего желания объяснять такому слабому противнику его слабости. Они улеглись в одной комнате на широком ложе, но каждый старался, завернувшись в свое одеяло, не дотрагиваться до другого. Они пытались притворяться спящими и мучились, как это часто бывает между супругами.
Урмету вдруг вспомнилось, что завтра он должен ехать в Тарту. Хотя он был уверен, что жена не спит, он решил оставить это маленькое сообщение на утро, когда строгий призыв рабочего дня подавит излишние порывы чувств, возвратит реальности ее подлинные оттенки, возвратит хороший аппетит и радость деятельности, присущую сильным натурам.
Утром в саду пели скворцы.
Хорошо было думать, что уезжаешь дня на два в другой город. Видимо, солнечная погода установилась, и если бы не вчерашний трудный разговор, Ирена в шутку позавидовала бы мужу, который в такие прекрасные весенние дни сможет бродить по горке Тооме и берегам Эмайыги. Теперь же она была немногословна и деловита. Должна же она все-таки знать, долго ли муж будет в отъезде. Остальное ее не касалось. Она ничего не сказала даже о том, что впервые остается одна в новой квартире и, наверное, вечером ей будет жутковато, как обычно, когда знаешь, что находишься один в пустом доме.
Но не предчувствие страха погнало Ирену после работы в Кадриорг, где из деревянного дома, оплетенного строительными лесами, она извлекла к себе домой свою рослую подругу. Айта, отвечавшая уклончиво и вяло, едва ли пустилась бы в дальнюю поездку в Нымме, если бы не узнала, что Эйно уехал. В таком случае, пожалуй, можно отправиться к подруге и заодно проверить, как посажены ирисы.
— Опять эти ирисы!
— Растение — это тоже живое существо, требующее определенных условий, — ответила Айта и усмехнулась. Выражение глаз у нее было отсутствующее.
— Ты как будто все еще дуешься? — Ирена начала энергично заполнять трещину, которая, по ее мнению, возникла между ними без всяких причин. — Но как я могла поступить иначе? Должна же я была рассказать Эйно, ведь мое слово нигде больше не имеет значения. Он мог бы кое-что сделать, будь он хоть чуточку более гибким. Ничего, мы еще что-нибудь придумаем.
— Оставь это. Скажи лучше, ты вчера послала Вамбо ко мне?
— А-а, так он приходил, да? — воскликнула Ирена радостно.
— Приходил.
— Я его не посылала. Как я могла его послать? Просто разыскала его, на этот раз одна. Помнишь, тогда наш поход кончился совсем иначе. Встретив тебя, я так живо все вспомнила... С Вамбо интересно разговаривать, верно? Он такой разносторонний и интеллектуальный. Как мне его жалко! А ты тоже придумала! Что за вопрос! Ну как я могла его послать к тебе? Я рассказала ему, как мы встретились и что с тобой стряслось за это время. И, знаешь, он вдруг так заторопился, что буквально выставил меня на улицу. Сказал, что хочет сейчас же тебя навестить. Что мне оставалось делать? Я сделала что-то не так? Скажи прямо!
Айта, дойдя до трамвайной остановки, положила руку в перчатке на плечо Ирены. Ее лицо приняло выражение мягкой иронии.
— На этот раз, кажется, нет... А вообще,... вообще...
— Что вообще?
— Не забывай, что у тебя есть муж, и даже уже больше, чем муж.
— Послушай, вы с Вамбо сговорились.
— А что, если бы даже и сговорились. Очевидно, оба мы сговорились с жизнью.
— И поэтому хотите держаться от меня в сторонке? — Влажные карие глаза со страхом искали на обветренном лице подруги подтверждения этим словам.
— Ни я, ни, думается мне, Вамбо не
