ибо написано: «Горе вам, ликующим!» Изберем благую часть, которая состоит в том, чтобы страдать вместе с тем, кто страдает, и...»
Внизу хлопнула наружная дверь и послышались бодрые шаги вверх по лестнице.
Книга, раскрытая на прежней странице, попыталась занять, по возможности точно, прежнее место на столе.
Айта была приятно удивлена, увидев в комнате своего вчерашнего гостя, который после долгого и основательного визита ушел, пообещав как-нибудь зайти еще. Айта надеялась, что это случится скоро. Но она не предполагала, что так скоро. В Вамбо за это время что-то изменилось. Вчера, когда он неожиданно ворвался и уселся на несколько часов в старое скрипучее кресло, Айта заметила в его взгляде капельку той мужской агрессивности, ощущать которую было блаженством. Она ничего не делала для того, чтобы вызвать такой взгляд. Все шло от самого Вамбо, и от прожитой ими врозь жизни, и от его сдобренных иронией объяснений. Мягкая ирония и сейчас красила приятное лицо молодого человека, когда он объяснял причину своего прихода.
— Видно, мы опять долго не встретимся, по крайней мере до тех пор, пока и тебе не повезет в жизни.
Вчера главной темой разговора было отношение между человеком и работой, и в конце концов они пришли к банальному выводу, что никакая честная работа не может унизить человека, если он сам ее уважает.
— Пришел сообщить тебе радостное известие, — продолжал Вамбо просто.
— Снимай пальто и садись. Хочешь, я сварю кофе?
— Сейчас половина седьмого. Магазины еще открыты?
— А что такое?
— Я бы сходил за бутылкой.
— Выходит, ты иначе не можешь. Ну давай.
— Я-то не могу, но если ты не хочешь...
— Иди, я тебе потом что-то скажу.
Через четверть часа Вамбо вернулся с большой бутылкой вина, коробкой печенья и кульком конфет. К этому времени у Айты уже бурлила вода в знакомом никелированном кофейнике и вместо простого ситцевого платья на ней была темно-зеленая юбка и белая шелковая блузка.
— Ну, рассказывай, какую работу ты получил?
— Откуда ты знаешь, что дело касается работы?
— Это не крепкий орешек. Если я видела тебя вчера и могу сравнить с сегодняшним, то дело ясное, — сказала Айта и насыпала кофе в кофейник, при этом так по-матерински улыбаясь, что казалось, вся комната тает.
Вамбо подошел к ней, взял ароматную коробочку с кофе и механическим движением поставил на стол рядом с горячим кофейником.
— Айта, выходи за меня замуж.
Рослая девушка думать не могла, что когда-нибудь ей кто-нибудь так скажет эти слова. Не сами слова, а тон, каким они были произнесены, заставил кровь на мгновение отхлынуть от лица. Пришлось собрать всю свою храбрость, чтобы обратить предложение в шутку.
— Уже семь часов, вряд ли нас еще ждут в ЗАГСе.
Оба покраснели и засмеялись, как люди, которые удачно пошутили.
— А если я всерьез?
— Всерьез?
— Да.
— Гм.. От комедии действительно один только шаг до трагедии. Если бы ты думал всерьез, наверно, и я бы задумалась серьезно.
— Но какая же тут трагедия?
— Если бы ты снова вернулся к шутке...
Невесомость слов особенно чувствуется в сравнении с весомостью действий. Первый поцелуй свободного мужчины и свободной женщины, да еще если этот поцелуй скрепляет помолвку, необычен. В нем жажда нового и боязнь, что другой почувствует эту жажду, в нем гимн достоинствам и грустное предчувствие недостатков, и все это вместе делает поцелуй долгим: ни он, ни она не знают, что делать потом, что говорить, куда ступить.
— Я бы открыла ненадолго окно, — растерянно прошептала Айта, тихонько высвобождаясь из его объятий.
— Открой, любимая, — в тон ей ответил Вамбо.
Влюбленные, наверно, никогда не догадываются, что именно приглушенные голоса яснее всего выдают их прислушивающимся стенам.
В комнату лилась весенняя свежесть, а во дворе кроны старых лип пели свою извечную песню возрождения листвы.
— Скворцы! — сказала взволнованная девушка таким голосом, будто нынче впервые услыхала этих перелетных птиц.
— Сейчас самое чудесное время, — ответил Вамбо, нежно глядя на стоящую у окна девушку, высокую и сильную, к чьей женственной прелести он отныне имел тайный ключ. Эти глаза, после поцелуя лишь на миг взглянувшие на него, — в них можно утонуть. И как можно было позволить себе так долго быть врозь с таким человеком, такой женщиной!
Оба чувствовали очарование минуты, чувствовали, как оно прокладывает себе путь в самые прекрасные глубины памяти. Но и с такими минутами приходится расставаться — нельзя их растягивать до бесконечности.
— У меня адски хорошее настроение. Знаешь, куда я устроился на работу?
— Подожди, ни слова, пока стол не накрыт.
— Голосую против. Стол мы накроем в честь нашего тайного союза. А пока мы будем этим заниматься, я расскажу тебе о событии, которое теперь не так уж велико и не так уж важно.
Обоих охватило вдруг такое озорное праздничное настроение, точно они были еще только на первом курсе.
— Это совершенно новый завод. Измерительные аппараты! Все обговорено и выяснено, начиная от прапрадедов и кончая моими швейковскими приключениями во время войны, и ничто не в счет — берут! — хвастался Вамбо, вытаскивая из горлышка бутылки длинную пробку.
— Главный инженер помог? — спросила Айта, примчавшись из кухни с посудой.
— С одной стороны он, но и мой новый начальник цеха получил обо мне самые лучшие сведения, слушай, я не хвалюсь, он сам сказал, — самые лучшие данные из Тарту. Мой друг Варе, бывший однокурсник, довольно удачно выступил по этим аппаратам, и у них возник обо мне разговор.
— Отрадно слышать. Знаешь, я положу конфеты сюда в вазу к печенью, а то стол маленький, не помещается. Клади конфеты в вазу к печенью, а сама, конфета моя, садись рядом со мной.
— Кофе!
— Ах да! Еще и кофе! И знаешь, я высказал опасение, что мое прошлое, отец, братья и все такое... На это мой новый шеф ответил — ты не пугайся, я передаю точно его слова. Он сказал слово в слово: «Пошли они в ж…, мне нужны толковые работники, а не папки с анкетами».
— Боже мой, какие замечательные люди есть в нашем
