Юньсянь
Я перечитываю письмо, проверяя, не написала ли незнакомый Мэйлин иероглиф. Далее я пишу бабушке: сообщаю, что здорова – не хочу, чтобы старушка беспокоилась о моем благополучии, и описываю, как я хотела бы лечить Инин, прилагая список ингредиентов, которые прошу прислать мне для отвара, если я права, и несколько трав лично для меня. Травы для меня – это уловка, призванная сбить с толку госпожу Ко, если меня поймают с поличным.
– Маковка, – зову я, – отнеси это бабушке. Она передаст Мэйлин.
Я рассчитываю, что Маковка вернется с запиской от бабушки, в которой та, как обычно, напишет, что все в порядке: госпожа Чжао помогает ей в аптеке, Ифэн усердно учится. А заодно пришлет мне травы, которые я просила. Но принесет ли она письмо от Мэйлин? С тех пор как я переехала в дом мужа, от подруги нет никаких вестей, и вот уже семь месяцев меня это гнетет. Даже если Мэйлин больна или беременна, она все равно нашла бы в себе силы взять в руки кисть!..
Муж – это Небеса [39] для жены. Я хочу угодить Маожэню. Я хочу сделать его счастливым. Я хочу, чтобы наша жизнь была похожа на те сцены супружеского блаженства, которые изображены на шелковых картинах и крошечных резных панелях, окружающих мою кровать, но мы с Маожэнем не часто остаемся наедине. Днем он занят с учителями. Вечерами продолжает заниматься в библиотеке и приходит очень поздно. А вскорости и вовсе мой муж покинет Благоуханную усладу, чтобы сделать последний рывок перед сдачей муниципального экзамена на звание цзюйжэня. Хотя мы проводим вместе совсем немного времени, я верю, что нравлюсь мужу. Он мне тоже нравится. Надеюсь, со временем наша привязанность перерастет в глубокое чувство любви, о котором постоянно говорят наложницы.
Маковка еще не вернулась от бабушки, а потому я подаю Маожэню простой суп, утку, глазированную соком кумквата, шпинат, обжаренный в имбире и чесноке, и тофу с черными грибами и маринованной репой. Когда я наливаю ему вино, он касается моей руки.
– Посиди со мной сегодня вечером, – просит он. – Позволь мне угостить тебя.
Это не совсем прилично. Жены не едят вместе с мужьями, но никто не видит, чем мы занимаемся. Палочками он подцепляет кусочек утки и подносит кусочек к моему рту. Маожэнь наблюдает, как я жую, и я краснею от смущения, что, похоже, радует его еще больше. Я не менее очарована им: точностью, с которой он подцепляет гриб, нежностью, с которой аккуратно засовывает его между моими губами, тем, как он смотрит на меня. Он первый мужчина, не считая моих отца и деда, с которым я провожу время. Подозреваю, хотя и не могу быть уверена, что я первая женщина, с которой Маожэнь наслаждается роскошью впитывать каждую прелестную черту и каждый изъян. В такие моменты я чувствую себя более обнаженной, чем когда мы на самом деле обнажены.
Маковка возвращается как раз вовремя, чтобы убрать посуду. Когда Маожэнь удаляется в спальню, она отдает мне письмо и пакет от бабушки, которые я прячу в ящик. Затем Маковка помогает мне снять многослойное дневное платье, протягивает мой любимый шелковый спальный халат, чтобы я просунула в рукава руки, а затем свободно завязывает поясок на моем бедре. Напоследок служанка помогает мне переобуться в пару тапочек, на которых я вышила цветущие лилии. Маковка ведет меня к кровати, поддерживая, пока я ступаю в переднюю. Когда я пересекаю гардеробную, Маковка заходит внутрь и ставит фонарь на скамью.
– Я буду здесь, маленькая госпожа, – говорит она с поклоном.
Пока мы с мужем забираемся под одеяла, Маковка расстилает матрас в прихожей и укладывается. Я не знаю – да и не хочу знать, – что она думает о звуках, которые мы с Маожэнем издаем, когда предаемся постельным утехам.
Муж берет в ладонь одну из моих ступней и ласкает сквозь шелк. Он восхищается вышивкой и говорит:
– Когда я вижу прекрасные лепестки, которые ты вышила, я вспоминаю, что при каждом шаге под тобой распускаются золотые лотосы.
Он подносит мою ногу к носу и вдыхает ее аромат. Все происходит так, как мне всегда говорили. Мои ноги – вещественное доказательство того, как я страдала, чтобы подарить мужу это сокровище. Он никогда не увидит мои ступни босыми, но из книг, обучавших его постельным делам, он знает, что внутри, под слоем ткани скрывается глубокая расщелина, образовавшаяся там, где пальцы ног встречаются с пяткой. Я не могла этого знать, когда в детстве Досточтимая госпожа рассказывала мне о важности бинтования ног, но теперь понимаю, что форма и глубина этой расщелины возбуждают мужа.
Мне пока не приходилось изгибаться в странных позах, которые я видела в книгах, показанных мне госпожой Чжао до замужества, но Маожэнь, должно быть, читал некоторые из них, потому что он внимателен к моим желаниям и заботится о том, чтобы я получала удовольствие.
После этого, когда мы лежим, повернувшись друг к другу, и наши Кровь и Эссенция смешиваются, я набираюсь смелости и спрашиваю:
– Можно мне пригласить в гости мою подругу Мэйлин?
Он отвечает теми же словами, как обычно:
– Это должна решить моя мать.
Сегодня я не отстаю так просто:
– Мне не хватает доверительных бесед с Мэйлин. Долгие годы наши сердца бились как единое целое.
– Моя мама сказала бы, что теперь твое сердце должно биться в унисон только с моим, – сочувственно говорит он, но почти сразу же добавляет: – Но я поговорю с ней.
На следующее утро я выполняю все обычные ритуалы для свекрови, а затем возвращаюсь в свою комнату, где достаю из ящика пакет, принесенный Маковкой. Бабушка вложила короткую записку: «Ты правильно поставила диагноз и наметила план лечения. Приступай». Я смешиваю ингредиенты и ставлю кастрюльку на огонь.
Запах лекарств, наполняющий комнату, мгновенно переносит меня в аптеку бабушки и дедушки. Аромат одновременно облегчает и усиливает тоску по дому. К тому времени, когда приходит Инин, у меня уже все готово.
– Открою тебе секрет. Я учусь на врача.
Она хихикает.
– Это не секрет. Все знают.
Это значит, что госпожа Ко запретила другим обитательницам женской половины обсуждать это со мной или просить моей помощи. Ну, хотя бы Инин получит пользу от лекарства.
– Я планирую атаковать твою болезнь с разных сторон, – сообщаю я. – Сначала сделаем прижигание. Ты знаешь, что это? – Когда девочка качает головой, я беру в руки небольшой конус, сделанный из толченой полыни. – Я приложу это к твоему телу и сожгу.
Ее глаза расширяются.
– Обещаю, это не больно, – говорю я, но Инин по-прежнему боится. Чтобы успокоить ее, я добавляю: – Я желаю тебе добра.
Я отвожу ее на кан, который использую днем для отдыха и чтения. Она сбрасывает халат и ложится на живот. Я кладу пять конусов на те точки на ее спине, стимуляция которых, как известно, помогает при расстройствах пищеварения, и зажигаю их, подобно благовониям. Уже знакомый мне чудесный аромат смешивается с ароматом отвара, который томится на огне.
– Как ты, Инин?
– Чувствую тепло…
– Это тепло открывает меридианы, которые простимулируют твою ци.
Она спокойно отдыхает, пока конусы догорают. Прежде чем угольки коснутся ее кожи, я срываю их и кладу остатки на блюдце. Девочка садится и одевается. Я даю ей пилюли для поддержания гармонии, которые состоят из семи ингредиентов. Три из них наиболее полезны в ее ситуации. Пория, трава, которая, как считается, очень «дружит» с сосной, успокоит сердце Инин и умиротворит ее беспокойный дух. Плоды форзиции развеют Жар, выведут токсины и рассеют все лишнее. Эссенция семян редьки будет способствовать пищеварению Инин и укрепит желудок.
– Скоро тебе станет лучше, – уверяю я ее, – и ты перестанешь постоянно ходить к врачу.
Как раз в тот момент, когда девочка глотает таблетки, дверь распахивается. Входит госпожа Ко. Ее руки сложены перед грудью, а кисти спрятаны в рукава – образец спокойствия и благопристойности, вот только выражение лица такое же лукавое, как у лисы, загнавшей зайца в угол.
