— Это ловко сляпанная порнография, сделанная ради самой порнографии. Абрахам всегда был достаточно грубоватым писателем, который умел поддать жару и увлечь читателя своими страстями. Он хорошо усвоил уроки, которые преподала ему Калифорния. Он стал гладким и уклончивым. Вся книга в целом пронизана враньем, но самое трагичное в том, что она станет первосортным бестселлером, который принесет кучу доходов киноиндустрии. А критики будут выходить из себя от ярости... это достаточно грязная работа.
— Но почему? Ради Бога, что случилось?
— Ну зачем они так стараются, чтобы на бумаге у них ходуном ходили кровати? Деньги — это страшное искушение. А теперь, когда они успешно отбросили все моральные препоны и сочли, что все позволено, они мастурбируют на глазах у публики под предлогом полной свободы искусства. Они не представляют собой ровным счетом ничего, просто компания продажных шлюх. Да и все эти чертовы критики не лучше, такие же лжецы. Я предпочел бы умереть...
Он устало вытянулся на диване. Лоррейн знала, что уснуть ему не удастся. Она прикрыла мужа халатом.
— Чаю или бренди?
— Нет, спасибо, любовь моя.
— Ты собираешься это публиковать?
— Конечно. «Шоукросс лимитед» с большой помпой объявила о возвращении на литературные подмостки выдающегося писателя Абрахама Кэди...
— Дэвид, Абрахам звонил. Он с огромным волнением ждет твоей оценки. Завтра он приезжает из Линстед-холла и хочет встретиться с тобой.
— Да, нам придется пережить и это. Позвони утром в контору, и скажи, что я буду работать дома.
— Вы выглядите измотанным, — сказал Эйб. Проглотить разом такой кусок нелегко. Потребовалось бы три уик-энда, чтобы справиться с ним, — пошутил он. — Итак, Шоукросс, каков будет вердикт?
Сидя по другую сторону стола, тот смотрел на Кэди. Абрахам выглядел теперь точно так же, как и его текст... Гладким, словно и он, и его рукопись вышли из рук портных с Севил-роу.
— Мы запустим ее к осени, — сказал Шоукросс. — Я звонил в Америку и скоординировал наши действия с американскими издателями.
— Что из этого следует хорошего?
— Я посоветовал им дать первым же изданием сто тысяч экземпляров. Я лично заказал бумагу на пятьдесят тысяч.
Эйб оперся на стол, перевел дыхание и потряс головой.
— Иисусе! Я и представить себе не мог, что книга так хороша.
— Нет. Она отвратительна.
— Что такое?
— Ты когда-то говорил мне, что хотел бы заниматься в мире тремя вещами — писать, летать и играть в бейсбол. Насколько я разбираюсь, ты не справился ни с одной из них.
Эйб вскочил.
— Вы ханжа. Я знал, что рано или поздно это прорвется в вас, Шоукросс. У вас, стариков, проблема заключается в том, что вы никак не можете принять двадцатое столетие.
— Абрахам. Можешь сколько угодно выходить из себя и лезть на стенку. Можешь называть меня любыми прозвищами, как тебе заблагорассудится, но ради Бога, не пытайся оправдывать эту кучу дерьма.
— Ну так, черт возьми, вы можете и не публиковать ее!
— Поскольку ты предпочитаешь быть проституткой, надеюсь, ты не имеешь ничего против, чтобы я был сводником для тебя.
Эйб побагровел. Сжав кулаки, он потряс ими перед носом Шоукросса, испытывая страстное желание врезать ему, но потом опустил руки.
— Черт возьми, я не могу оскорбить своего отца.
— Ты до глубины души огорчил меня. Меня не удивляют писатели, которые готовы отправиться в эти края, но я никогда не верил, что и ты... Если хочешь обратиться в другое издательство, ладно, я не буду удерживать тебя. Я найду толкового молодого редактора, который скажет тебе все, что надо, — и как ты открываешь новые рубежи, как изысканно и ясно ты строишь фразы, как блистательно у тебя выписан сюжет и характеры.
— Не надо... не надо... не надо. Может, я мог бы пройтись по тексту, но такие штуки сегодня в моде. Господи, если бы только мне удалось удрать из Линстед-холла.
— Ты показывал это уродство Саманте?
— Только куски. Черт возьми, только часть. Она говорит, что я не должен впадать в мрачность, мир хочет посмеяться. И эти чертовы лошади и проклятое сено, которое они жрут. Если бы рядом со мной была женщина, готовая на жертвы, я мог бы рискнуть. Ладно, Шоукросс, вы положили меня на обе лопатки.
Я так опасался выдать что-то еще, подобное «Партизанам».
— А я горд той книгой. Она нелегко досталась нам обоим, но потребовала от тебя гораздо больше. Твоей смелости, твоей ярости.
— Черт, вы говорите, как профессор английской литературы. Голодай, писатель, бедствуй.
— Ты чем-то испуган, Абрахам, и этот страх чувствуется в том, что ты пишешь.
Эйб обмяк и опустил голову.
— Вы правы. Десять лет в городе ночных кошмаров. О Господи, что же я сделал с собой! Вы испытываете ко мне отвращение.
— Мне не остается ничего другого, кроме как любить собственного сына, — ответил Шоукросс. — Я надеюсь, что в тебе достаточно отвращения к самому себе.
— Мне надо несколько недель, чтобы остыть и прийти в себя, и начать думать о другой вещи.. Мне нужно немного солнца над головой.
— Прекрасная мысль.
— Прошу вас, позвоните Саманте от моего имени. Я не хочу вступать с ней в перепалку. Она не понимает, что порой я чувствую себя опустошенным и высосанным до капли. Ей всегда кажется, что я просто хочу удрать от нее.
— А разве не так?
— Может быль. Но просто скажите ей, что я исписался и должен на какое-то время отвлечься.
— Очень хорошо. Сегодня вечером я, устраиваю прием в «Амбассадоре» в честь нового автора. Там будут интересные женщины. Приходи.
— До вечера, Шоукросс.
14
«Амбассадор», шикарный частный клуб, где шла игра по-крупному, с прекрасной кухней, располагался на Гамильтон-плейс, на верхнем этаже старинного особняка. Метрдотель сдержанно и любезно встретил
Абрахама Кэди, черная повязка на глазу которого была хорошо известна всему Лондону.
— Гости мистера Шоукросса в Гамильтон-рум, мистер Кэди.
— Благодарю.
Набрав в грудь воздуха, он перевел дыхание и вошел. Его встретила теплая волна шума, гама, разговоров и приветствий. Эйб, подобно циклопу, обвел взглядом помещение в поисках знакомого лица, с которым он мог бы завести непринужденную беседу, и внезапно увидел броскую красивую женщину с волосами цвета вороного крыла; ей было тридцать с небольшим. Вот в кого можно влюбиться, подумал Абрахам, когда она начала с кем-то разговор.
— О, приветствую тебя, Абрахам.
— Здравствуйте, Шоукросс. — Абрахам кивнул на женщину. — Кто это?
— Лаура Маргарита Альба. Обаятельное и очаровательное создание. Носится по всему миру. Догадываюсь, что у нее целая коллекция драгоценностей, полученных в обмен на ее благосклонность. Обычно ее можно найти рядом с греческим магнатом-судовладельцем, с каким-нибудь торговцем оружием или еще с кем-то из этой компании.
— Она здесь одна?
— Время от времени она появляется в Лондоне, представляя своих клиентов и спонсоров, и на аукционах у Кристи и Сотби приобретает какие-нибудь антикварные вещи, картины, драгоценные камни и тому подобное. Откровенно говоря, Эйб, я думаю, что этот кусочек тебе не по зубам. Ты все же хочешь познакомиться с ней?
— Сначала я хотел бы взвесить свои возможности.
Весь вечер Шоукросс и Эйб провели, переходя из компании в компанию, где велись 6есконечиые cветские разговоры. Эйб предпочитал помалкивать, отделываясь общими слонами. С другого конца комнаты она недвусмысленно улыбнулась ему и кивнула.
У него есть несколько способов развить ситуацию, подумал Эйб. С кем бы он ни имел дело — с бродяжкой ли, с содержанкой или шлюхой, — к каждой из них необходимо относиться как к леди.
Его обступали знаменитые актрисы, взволнованные приемом домохозяйки, суперсексуальные секретарши, надменные старлетки, которые безостановочно вели привычную игру, состоящую из бесконечных встреч и обменов комплиментами, где играл роль каждый оттенок голоса, из обещаний, которые никто не собирался выполнять.
Но она была поистине элегантной женщиной. Лаура Маргарита принадлежала к тому редкому типу куртизанок, которым мужчины платят без счета лишь за право показаться с ней и считают, что это лучшее вложение средств. Эйб решил вступить в игру. Высвободившись из своего окружения, он направился к ней. Она болтала с каким-то молодым ученым, держащим стакан лимонного сока; его отличала выступающая челюсть, говорящая о силе характера, и проницательные голубые глаза. Вежливо поддерживая уже наскучивший ей разговор, краем глаза она наблюдала за приближением Эйба. Эйб вспомнил, как зовут ее собеседника, хлопнул того по плечу и сообщил, что его хотел бы видеть Шоукросс.
— Мадам Альба, — сказал он. — Я Абрахам Кэди. И я хотел бы спать с вами.
