в Малороссии. А шведы грозили начать новую войну в союзе с Польшей и Австрийской империей. В такой ситуации Алексею Михайловичу пришлось пойти на серьезные уступки. Однако после истечения перемирия в 1561 году России царству во избежание одновременной войны со Швецией и Польшей пришлось подписать со Швецией Кардисский мирный договор в 1661 году по которому Россия отказывалась от всех своих завоеваний 1556–1558 годов.
16. Разрыв с Никоном и снова в обители Саввы
После возвращения в Москву, расстроенный неудачным «шведским вызовом», Тишайший царь без всякого принуждения извне, по тайным душевным порывам, стал тяготиться Никоном, даже избегать встреч с патриархом.
Никон заметил это. Ещё бы, как не заметить, что государь тяготится не только влиянием патриарха на него, но и тяготится даже видом улыбчивого Никона, не желает, чтобы даже присутствие Никона в жизни государя как-то обозначалось и выпячивалось. В таких случаях на Руст говорят: «На дух не выносит государь влияния патриарха, на дух ему Никон не нужен». Всё бы ничего, стерпел бы Никон «нерасположение» царя Тишайшего к нему, но, воспользовавшись охлаждением государя к Никону после неудачного «шведского вызова, многие вельможи и придворные стали явно непочтительно и даже излишне язвительно относиться к патриарху. А вот это уже стало последней каплей для амбициозного московского патриарха, вожделенно мечтающего втайне от своих оскорбителей о сане «Вселенского Православного патриарха.
Нетрудно представить, что так не могло происходить слишком долго. Никон сам явился в палаты царя, зная, что Тишайший в это время после молитвы не подпускает к себе «по пустякам» даже ближних бояр и посольских дьяков.
– Мучишься, государь, что не помогло тебе в битвах со шведами мое благословение?
Тишайший ответил не сразу. Удивленно и многозначительно смерил проницательным взглядом Никона и произнес изменившимся голосом с нотами сарказма:
– Мучаюсь…
– Почему?
– Не надо было бы принимать у тебя благословение, владыка, ибо от святого Саввы не получил знаменного знака, как ранее, ободрившего меня при Смоленском вызове…
Никон тоже не торопился с ответом на выпад царя. Обдумывая каждое слова, спросил:
– Не надо было тебе, государь, идти войной на шведов? Или не надо было осаждать Ригу?
– Не надо, – кратко и отчаянно выдохнул царь.
– И что же теперь будет, – Никон поморщился, стараясь все же придать сморщенному лицу подобие жалкой улыбки. – Как быть?..
Тишайший поглядел с жалостью на Никона. «Как быть? – повторил он мысленно вопрос Никона. – Если б я знал, чему быть и как быть?». Но постарался ответить бодрее:
– Со мной все ясно. Скоро поеду в Саввино-Сторожевскую обитель, там все прояснится для меня…
– На соколиную охоту?..
– Нет, перестала меня радовать, как в юности и по молодости соколиная охота… Побуду у святого Саввы в гостях, обдумаю, что и как… Может, найду выход для себя: чему быть и как быть?..
– Значит, ты, государь, в свою любимую обитель… А мне в опалу, близкую или дальнюю собираться…
– Почему в опалу, владыка?… Я в свою любимую, а ты в свою любимую обитель отправляйся, не держа раздражения на своего государя … Свою гордыню успокоишь, кстати…
– Не прогоняешь с патриаршего стола, государь?..
– Не прогоняю, владыка…
– И на том спасибо, государь… – тяжко вздохнул Никон. – Вижу, что ты мучаешься, государь, так и моя душа через мучения твоей души тоже в муке пребывает… – Хотел Никон пожаловаться на обиды своей горделивой душе, с которой та переносит обиды и насмешки от придворных, да вовремя раздумал. Сказал только туманно. – Время все раны душевные залечит…
– Да, время все раны лечит, – согласился государь. Но машинально подумал: «Только время часто раны открывает и усугубляет» и сказал. – Сам решай, как лечить и чем лечить.
Напоследок Никон выдохнул свой главный вопрос, ради чего он и потревожил Тишайшего царя после молитвы:
– Может, мне отказаться от сана и с этим уехать в свою любимую обитель?
– Как знаешь, владыка…
Но Никон не хотел отъезжать в свой Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь, обрубив все концы, не оставив хоть какой-то малейшей зацепки…
– Я отъеду… Патриарший престол будет временно пустовать… Государь, если я понадоблюсь тебе на престоле, то дашь мне знать…
– Если… – прошелестел беззвучно губами неслышимое слова для Никона. Но повторил твердо. – Как знаешь, сам решай…
Простились холодно и отчасти грустно, когда у царя и патриарха на сердце кошки скребли. Но очень быстро, уже 10 июня 1658 года Никон отказался от своего патриаршего сана и без лишней шумихи отъехал в свою любимый Воскресенский монастырь. Осторожный, старающийся никого шибко не обижать и огорчать, царь Тишайший отложил «дело патриаршее в долгий ящик», с особым своим мнением на этот счет: «Когда-нибудь у государя дойдут руки до того, как покончить с эти неспешным делом».
И Никон, демонстративно покинувший свой патриарший престол, надолго и решительно удалившись в возведенный им Воскресенский монастырь, справедливо рассчитывал, что под давлением паствы «ревнителей благочестия», оставшейся без своего духовного лидера, царь будет вынужден умолять его вернуться на патриарший престол.
Алексей Михайлович этого благоразумно не сделал только по одной причине: он сам не собирался делиться властью с патриархом, считавшего, что духовная выше светской. Именно к 1658 году – «краха шведского вызова» – отношения между главами светской и духовной власти обострились окончательно и бесповоротно – без туманных околичностей, позволяющих честолюбивому, самому себе на уме с его опасными реформами, патриарху манипулировать царем, казавшимся современникам слишком мягким, доверчивым и нерешительным.
Уже прибыв в Саввино-Сторожевскую обитель, прогуливаясь по ее территории за могучими толстыми стенам, «отгородившись от шумов внешнего суетного мира», Тишайший мысленно рассуждал о Никоне как человек решительном, властолюбивом и даже излишне жестком в отстаивании своих взглядов и принципов. «Ведь Никон, мечтая о сане Вселенского Православного Патриарха, решившись на опасные церковные реформы, считал, что божий закон выше царского, и видел будущее Московского государства в создании теократического государства, когда мирская власть будет подчинена религиозной. А ведь кроме царской власти есть власть правительства Боярской думы с ее приказами, есть и воинская власть воевод, и местная власть в землях русских и присоединяемых землях… И скоропалительные методы достижения первенства церковной власти над светской вызвали негативное отношение и даже резкое отторжения среди бояр, дьяков приказов, управителей на местах нашего бурного времени. Многие бояре и воеводы, недовольные укрепившейся властью патриарха и его амбициями, стремились настроить меня против Никона. И это им удалось, между прочим… Но это только одна сторона медали, есть и другая – церковные реформы и нововведения…»
И, прежде чем подойти к иконе святого Саввы, царь Тишайший, успешно совершивший «Смоленский вызов», и обжегшийся на «шведском вызове», раздумывал о многом. Прежде всего, о будущем
