Аля – гостья. Она немного вертится у трельяжа: кто на свете всех?.. – заправской кокеткой разглядывая свое отражение, изучает содержимое Бабиного серванта и уверенно заявляет, что тетя привезет ей из Польши самую красивую Барби на свете, ведь скоро у нее день рождения. Аля пока не умеет читать и не стремится научиться, в тетином доме книги – нечто вроде музейной редкости. А она – ребенок, и совершенно естественно, что ей нравятся куклы. Я тоже ребенок, когда взрослые хотят подчеркнуть, насколько я еще мала и глупа. Когда взрослым нужно убедить меня в обратном, я вполне себе «большая девочка». Тем временем Аля возмущенно интересуется своим смешным, низким, альтовым ля-бемоль, уж не спятила ли я, решив подарить всех кукол Бабе?!
А я действительно их ей подарила. Давно, наверное, еще в первом классе.
Наши с Алей бабушки – родные сестры, все родственники собрались в зеленом доме на рождественский сочельник. Аля усаживает кукол на Дедову софу в спальне, хотя, вообще-то, они живут у Бабы в зале и украшают диван. Моя бабушка – большая девочка, которая до сих пор играет в куклы, потому что в ее детстве кукол не было, а была война.
Первую куклу подарили родителям на свадьбу. На ней зеленое платье с белыми ромашками и пластиковые башмачки. Кукла метровая, огромная, когда я родилась, мама ставила ее ко мне в кроватку, и я панически ее боялась. Эта кукла – олицетворение моего первого осознанного страха. Если днем мне удавалось избегать ее взгляда, то ночью невозможно было скрыться от двух широко распахнутых, неестественно синих глаз. Иной раз мне казалось, что она оживает и шевелится. Временами чудилось, что она моргает. Я не умею признаваться в своих страхах, пока меня не спросят. И когда спрашивают, тоже. Поэтому мы с куклой просто терпели друг друга, как и сколько могли. Из тюля Баба сшила ей чудесный подвенечный наряд с фатой, теперь эта кукла – невеста и занимает центральное место в экспозиции на диване в зале. Когда нет гостей. Когда в доме гости, куклам приходится потесниться.
У второй куклы раньше даже было имя. Я звала ее Глашей. Она такая же некрасивая и чумазая, как младшая Глаша из одной многодетной семьи, с которой я вожу дружбу.
Третья кукла большая и грустная. У нее слегка приоткрыт рот, и если положить ее на спину, то своим обликом и платьем лягушачьего цвета она отдаленно напоминает «Офелию» Милле. Со всеми вытекающими и леденящими душу подробностями.
Четвертая кукла, пожалуй, даже немного симпатичная. Более очеловеченная. Должно быть, поэтому я умудрилась в раннем детстве оставить несмываемую чернильную кляксу на ее резиновой щеке. Ей тоже достался новый наряд, соответствующий Бабиным консервативным взглядам, и свой уголок на диване, куда люди обычно кладут подушки.
У всех кукол одинаковые короткие волосы – искусственные кудри на непропорционально больших головах, варьируется только цвет – от белого до цыплячье-желтого. Падкая на красоту, я не могу взять в толк, как можно любить их. Наверное, с хрупкой, улыбающейся Барби играть намного приятнее, но я все равно не уверена, что у меня получилось бы.
Аля еще мала, но у нее точно получится. Она знает все об играх в дочки-матери. И не только.
– Почему они у тебя без конца ходят и ходят друг к другу в гости? Должны же они и отдыхать.
Иногда мне кажется, что Аля старше, намного старше, чем я. Ей ничего не стоит смутить меня и поставить в тупик. Аля хорошенькая, ее большие глаза, из-за огромных зрачков кажущиеся черными, сверкают в темноте. Узкая полоска света змеится по загогулинам дубового шифоньера.
– Давай, вот эта большая как будто муж, а вот эта как будто его жена. Им пора спать, – говорит Аля и кладет воображаемого мужа на воображаемую жену сверху. – Теперь они будут целоваться, долго, очень-очень долго, потом двигаться вперед-назад, вперед-назад…
Мне не нравится эта игра. В ней есть что-то неправильное. Не потому, что две куклы, которых я считаю девочками, лежат друг на друге, как муж и жена. А потому, что Аля еще очень мала. Решительно слишком мала для таких игр. В моей голове возникает бегущая строка из вопросительных знаков.
– Откуда ты все это знаешь?!
– Видела!
Я тоже кое-что уже видела, я хожу в школу, а там можно многое увидеть и узнать. Не только из уроков анатомии. Но Аля еще такая неразумная малявка, что ее познания выглядят, мягко говоря, мерзко и противоестественно.
– Где ты это видела? В кино? По телевизору? Откуда ты это знаешь?
– Это секрет! – Большие Алины глаза смеются совершенно по-взрослому. – Знаю, и все!
Она выводит меня из равновесия и сбивает с толку, я сообщаю ей, что если она не прекратит эту игру, то я пожалуюсь маме. Причем ее маме.
Говорю это с абсолютной беспомощностью пятиклассницы, над которой смеется весь мир, включая этого ребенка.
– Ты глупая. Глупая, злая и некрасивая, – защищаясь, говорит Аля.
Она забивается в самый угол софы, куда не проникает даже скудный свет от окна.
Кукла Офелия с приоткрытым ртом пялится на меня своим стеклянным глазом, распластавшись над Невестой.
Презирая себя за слабость, я выбегаю из комнаты, так и не выяснив до конца ни правил Алиной игры, ни того, откуда они ей известны.
Сидели возбужденные на кухне, как заговорщики, провожали бледный мартовский день чаепитием, обсуждали ткань, обсуждали банты, тетя привезла из Индии невиданной красоты материалы, фантастическая расцветка, единственная в Валсарбе, а может быть, в стране. Легкий цветастый шифон с люрексом, таких платьев даже в журналах «Бурда» нет, а у Али будет. Подливали кипятку в заварку, шелестели конфетными фантиками, искрились и фонтанировали идеями, какие лучше колготки, какая лучше прическа, будут ли танцевальные номера, или поделки своими руками, или. А кто будет участвовать, пока записали только пять девочек, кто еще – неизвестно, но точно будет дочка Той, как ее фамилия, Воспитательницы, которая, а! помню, да, на что она надеется, нет никаких шансов у дочки Той Воспитательницы.
Мама заливается довольным румянцем и порывисто обнимает Алю за плечи, а ведь мама никогда никого не обнимает, приседает, заглядывая ей в глаза: нужно выучить песню, Аленька, ты сможешь выучить песню? – я подумаю, какую, ты обязательно победишь.
До конкурса еще далеко, готовятся заранее, девочки маленькие, а нужно решить вопрос нарядов, решить вопрос очередности номеров, выучить текст, все упорядочить, научить детей не бояться сцены и держаться раскрепощенно перед полным залом дома культуры, я прихлебываю чай и думаю о том, что нужно будет пойти в день икс пораньше, занять места поближе, иначе я ничего не увижу, а может, билеты платные, тогда у нас будут пригласительные, а как же, мы же родственники, я выхожу из-за стола и думаю о том, что Аля – самая красивая девочка в городе, с ней соперничать нелегко, а возможно, даже глупо, если только не какая-нибудь случайность, если только не «длинные руки» и связи.
В детской у меня беспорядок, Аля проходит сразу к тахте, садится и смотрит немигающим взглядом, как я вытираю стол бумажным полотенцем.
– А мне детей еще не подарили, зато моей кукле можно расчесывать волосы…
– Интересно, каким будет главный приз на конкурсе? – Протерев стол, я ставлю его на полку, к остальной игрушечной мебели.
– Обо мне напишут в валсарбской газете, как думаешь?
Я смеюсь: давно ли ты научилась читать? – и Аля смеется вместе со мной. Потом следит за мной долгим взглядом, потому что я хожу по комнате, будто заведенная: мне вечно здесь неуютно.
– Тогда у твоей бабушки в гостях… Когда мы играли в куклы…
Липкое и зудящее беспокойство охватывает меня.
– Я расскажу, хочешь? Один мальчик из нашего двора позвал меня к себе домой и включил такое кино про любовь…
– Ну и зачем ты ходишь к каким-то мальчикам? Ты кому-нибудь рассказывала об этом? – Я сажусь прямо на пол, у ее ног, плохо соображая, что делаю.
– Нет, не рассказывала. И ты не говори, не скажешь?
– Не скажу. Если ты мне пообещаешь никогда, ни при каких
