приехали на мёртвую землю, – думала она, глядя на измученное лицо Семёна. – Хоть болеет он давно, но на Большой земле ему было легче…». В ненужном переезде она ругала себя за то, что убедила Семёна ехать к внучку. Дома была она хозяйкой, даже в голодное время жизнь облегчалась заботами о семье, там и хорошее и плохое домочадцы делили поровну. Здесь, правда, не голодали, зато такой душевный голод переносили от дочери, что хотелось пешком уйти обратно и там успокоиться от её брани и криков пусть даже ценою лишений.
– Не вытяну больше, конец не за горами, – раздался слабый голос Семёна. – Береги себя, старуха.
Это напутствие довело Агафью Кирилловну до слёз. Как ни жесток был муж к ней на протяжении всей их жизни, но ей было жаль его.
– Подай на неё в суд, свой кусок иметь будешь. Не гни спину перед ними, отправляйся назад. Забери Сашку, больно забит, береги его – внучек же. Матери он не нужен, сама видишь. К Вовке она ещё так сяк, а меньший поперёк горла ей стал. Я своё пожил, конец не за горами, как появятся ручьи, так и я с первыми водами уйду.
Как-то ночью его всего корёжило, он метался и стонал; утром его отвезли в больницу. Это случилось после того, как отправили туда же Сашку. Агафья Кирилловна, со вспухшими от бессонной ночи глазами, отправилась к мужу и зашла в хирургический корпус, к внуку. Ждала недолго. Худенькая медсестра помогла подняться ей на второй этаж. Малыш метался в жару, и ему было не до яблока, которое баба принесла. Он держал её за руку и стонал. А ей уже нужно было уходить, так как намечался обход.
Маленький, толстенький доктор осматривал больных и давал распоряжения. Одна медсестра записывала что-то. После обхода Сашку по коридору отнесли на лечебные процедуры. Он не любил этот коридор, ему казалось, что по возвращению в палату нога начинала болеть ещё сильней. Боль, тишина, постоянные шаги нянь – всё это было мучительно для него.
Но с какого-то времени спасительницей его стала тётя Груша, миловидная сестра хирургического отделения. Худенькая, стройная, она смущалась, входя в мужскую палату, потому что лежащие больные пялились на неё. А были и такие, кто изъявлял желание поболеть с ней на одной постели. Сашка злился на них, и хмуро глядел, как они после обеда разливали по стаканам спрятанную в шкафу водку.
С трепетом ждал он дежурства её. Она – удивительно сильная – уносила его в процедурную комнату. Она несла его, а он держал её за шею, прижимаясь щекой и шепча: «Миленькая тётя Грушенька…». Она усаживала его на стол под электрическую лампу, а сама садилась рядом и что-нибудь рассказывала. Он чувствовал её нежность, доброту, которой не хватало ему в жизни.
– Тётенька Грушенька, – шептал он, прижимаясь к её ладоням.
– Терпи, Саша, – сказала как-то она. – Скоро приедет хирург Родионов, он тебя быстро вылечит.
Сашка от многих слышал о враче Родионове. Ходили слухи, что он бывший заключённый, и что получил десять лет лагерей, когда работал врачом в Москве.
– Это правда, тётенька Грушенька, – спросил как-то Сашка, – что врач Родионов в Москве писателя Горького залечил?
Тётя Груша внимательно посмотрела на любопытного и, вздохнув, ответила:
– Не слышала такое. А что он кремлёвским врачом был, он мне сам говорил.
Родионова ждали со дня на день. Пролетело пару недель. Всё это время не приходили к Сашке его родственники. Лишь на днях принесли записку от мамочки, где она писала, что деду плохо.
Подошло очередное воскресенье. Сашка его ждал с нетерпением, потому что по воскресеньям вкуснее кормили, а к обеду ещё давали стаканчик сливочного мороженного. В это же воскресенье должен был в больнице появиться Родионов. По этому случаю палаты были убраны, полы идеально отмыты.
Начался обход в девять утра. Сашка с нетерпеньем глядел на дверь, желая скорей увидеть главврача, про которого говорили, что он может быть грубым, но здесь, в Норильске, да и во всём крае он самый лучший врач.
Дверь отворилась, и на пороге появился Родионов. Высокие двери были ниже его. Сутулясь, он вошёл. Плечистый, худощавый. Вот он подошёл к Сашкиной койке.
– Как дела, богатырь? Покажи ногу, – взглянув в карточку истории болезни, вопросил Родионов густым басом.
Сашка, боясь разбередить ногу, прикрыл её одеялом, как бы остерегаясь.
– Это что такое? – забасил врач, откидывая в сторону одеяло.
Свита медперсонала стояла поодаль, все глядели на главврача.
– Боже мой! – воскликнул Родионов. – Что вы из него сделали? – Он смерил возмущённым взглядом врачей и рявкнул. – Смотрите же! – Он поднял ноги Сашкины, больную ногу держа за ступню. – Вместо лечения, сделали из него урода. Прекращаю обход. Больного на операцию!
Сашка понял не сразу, что произошло. Закусив губу, он вытаращил глазёнки от боли в ноге. Его отнесли в знакомую операционную. Наложив выше перелома металлическую пластину и затянув её, врачи обступили Сашку. Он услышал из разговора врачей, что в ноге его кость зашла за кость, и больная нога стала короче здоровой. Родионов подошёл к нему и прикоснулся ладонью к ноге.
– Придётся нарушить сращивание и вытянуть, – сказал он в сторону.
Сашка глазами поискал усыпительный колпак, видя, как главврач засучивает рукава халата, и пропищал:
– Дяденька, усыпите, больно же!
Придя в сознание, он осмотрелся по сторонам. Те же белые стены, изученные им, кровати, тумбочки, дверь. Больная нога приподнята была выше спинки кровати. Она болела.
Продолжились невесёлые больничные дни. С приездом главврача в больнице навели полный порядок: обходы были по часам, в палатах сохранялась чистота, режим кормления соблюдался строго по минутам. Сашка боялся главного врача, вместе с тем чувствуя большое уважение к нему. При обходе главврач садился на край его постели и бесцеремонно щупал больную Сашкину ногу. А как-то, в воскресенье, посетили его мамочка с Вовкой. Бабушка же приходила в последние дни часто.
Он начал выздоравливать. Наконец главврач разрешил ему наступить на больную ногу. Сашка испытал страх, но грозное лицо главврача не допускало возражений. Более того, он, стоя у двери, поманил малыша пальцем. И Сашка пошёл. В лице его смешались страх и радость, затем осталась одна радость, которая передалась больным в палате. Даже строгое лицо Родионова стало, казалось, мягче.
21
Дружба детей как будто полёт двух бабочек. Беззаботные, кружат они над лужайкой, чувствуя слабый ветерок и не замечая, что внизу полно грязных свалок.
Сашка брёл, хромая, по асфальту. Показались дома. Убогие бараки, как близнецы, похожи друг на друга, только один дом особенный, потому что в нём живёт Галчонок.
Но двор пуст. Сашка зашмыгал носом, досадуя, что не с кем разделить радость возвращения. Скользнул взглядом по окнам её. Показалось, что она где-то совсем близко, вот-вот подойдёт
