не знал, потому что теплоход был набит детьми, как селёдкой бочка. Сладить с ними не могли звеньевые и пионервожатые. Красные галстуки мелькали повсюду – и в рубке капитана, и в каюте первого класса, и на палубе, и в машинном отделении. Сашка тоже не в силах был усидеть на месте, и бегал по коридорам, лестницам с железными поручнями, палубе. И уже на второй день плавания его костюм приобрёл сероватый цвет. А Вовка днём караулил чемодан. Он не раз просил младшего посидеть за него, но Сашка убегал, сломя голову. Лишь вечерами сменял он брата. Заметив у Сашки на лице синяк, Вовка спросил:
– Никто, с лестницы упал.
– Нет, подрался с кем-то.
– Учти, когда прибудем на место – напишу матери.
– Я больше не буду.
Когда Сашка сменял брата вечером, тот шёл на палубу. Отлогие берега покрыты были кустарником. Вовка, превратившись на время в спокойного подростка, простаивал на палубе, глядя на берег, пока тьма не сгущалась за бортами. Тогда медленным шагом он отправлялся в трюм. Сашка обычно в это время посапывал, сидя на чемодане. Брат садился рядом. Но на чемодане не поспишь, и братья ложились на пол.
23
К месту прибыли через двое суток.
– Скоро Красноярск, – сказал матрос, натягивающий канат. – А вы, ребята, уже дома. Ох, и терема вам тут настроили, красотища! – Он повёл рукой в сторону берега.
Дети столпились у трапа – смеялись и орали, и ждали команду спуститься на берег. Прозвучала команда, и неудержимый поток ярких галстуков потёк вниз. На берегу детей построили. Глаза у ребят и взрослых светились радостью. Строем отправились в сторону лагеря. Крупная овчарка, Полкан – пёс старшего пионервожатого лагеря Аркадия Федотовича – носилась по дорожкам, или зарывалась в высокую траву мордой. Ещё на теплоходе Сашка кормил её печеньем и гладил. Овчарка, из собачьей благодарности, расталкивала шеей ребят и находила Сашку, а найдя, вставала на задние лапы и облизывала ему лицо до ушей.
Показались теремки – высокие, с клинообразными крышами, собранными из частей и раскрашенными, как радуга. Окна тоже были из разноцветных квадратиков и треугольников. В теремке, куда расположили Сашкину группу, стояли рядами коечки, на спинке каждой висело полотенце; между коечками располагалась тумбочка, как в больнице, где лежал Сашка. От всего, казалось, веяло добрым светом, причём, на каждой тумбочке красовался стаканчик с букетом полевых цветов.
Детей сразу отправили в столовую, где Аркадий Федотович объяснил ребятам, что жить они будут по строгому расписанию, и без разрешения звеньевого и вожатого отлучаться никуда нельзя. Сашка, слушая это, загрустил, чувствуя в голове сопротивление против строгости. Плотно покушав, он со всеми направился спать. Но под тонким одеялом было холодно. Он надел костюм, после чего быстро уснул.
– Вставайте, вставайте! – разбудил всех бодрый голос.
За окнами звучал горн: та-та-та! Строем дети направились умываться к развешанным на открытом воздухе умывальникам, затем, строем же, направились в столовую, потом были игры и, наконец, отбой. Под одеялом у Сашки засветился огонёк папироски. «Молодец Вовка, – подумал Сашка, затягиваясь дымком, – сунул папироску, вот это брат, понимаю». Вдоволь накурившись, он оценил жизнь в лагере со знанием дела: сытно кормят, поят, а что дальше, будет видно. Главное, нет мамочки, и можно будет обходиться без порки. И ещё он подумал, что неплохо быть пионервожатым: вон хохочут во дворе, песни поют, а тут отбой, хоть ещё десяти часов нет. «Хорошо пионервожатым: бесись, не хочу!».
Своей чередой проходила в пионерском лагере жизнь. У каждого из детей нашлись любимые занятия: одни увлекались играми, другие любили купание в реке. А Сашку тянуло на приключения.
– Боже мой! – забеспокоилась вожатая. – Время купаться, а троих нет. Кто видел Сашу, Витю, Толика? Ушли в дом отдыха? Значит, купаться не пойдём!
Ребята загрустили, потому что было жарко и купаться хотелось всем. А вожатая продолжала изливать раздражение:
– Две только недели мы здесь, а столько с этими ребятками ЧП: кто ночью флаг из простыни на мачту поднял? Ерёмин, Клязин, Сенин. А в ларь с сухофруктами кто забрался? Они же. – Она долго перечисляла подвиги троицы и в конце добавила: – Пора поставить вопрос об отчислении их из лагеря.
Больше всех задумался Сашка, когда ему передали её слова. Уж он-то знал, чем грозит ему преждевременное возвращение домой, даже стал подумывать сбежать из лагеря, но состоялся разговор с Аркадием Федотовичем, и Сашка пообещал исправиться.
Но уже после отбоя он забыл про обещание. Незаметно пробравшись мимо трибуны с высокой мачтой, он пополз на кедр, на вершине которого утром приметил гнездо. Лез долго, с перерывом на отдых. Но когда добрался до его вершины, то обнаружил, что гнездо пусто. Спускаться было легче. Однако стало темнеть, и ощущалась в руках усталость. «Не сорваться бы» – подумал Сашка. И вдруг услышал внизу перебор струн гитары и приглушённый разговор. «Что делать? Что делать?» – заметалось в голове шалуна. Подумав, решил сидеть на дереве хоть до утра. Усевшись удобней, он прислушался. Но говорили тихо. Тогда Сашка с кошачьей осторожностью спустился ниже. Голосов оказалось четверо – двое мужских и двое женских. Говорили о кино и о трудностях воспитания.
– Знаете, меня главный вызывал, – сказал Аркадий Федотович. – И заговорил про троих из вашего отряда.
– Ну и что? – женский голос.
– Упёрся: спишем и всё. Но я сказал ему то, что заявил мне Ерёмин.
– А что он заявил?
– Что ему нельзя являться домой раньше, в противном случае он сбежит. И я этому сорванцу, знаете ли, верю.
Сашка, глянув вниз, изумился: как его до сих пор не заметили?
– И что главный? – женский голос.
– Согласился оставить, только предложил разбросать их по отрядам, а Ерёмина отправить в отряд к старшему брату.
Одна парочка удалилась, а двое начали обниматься и целоваться. Руки у Сашки онемели. «Целуетесь, гады! – зашипел он. – Как прыгну сверху!». Он уже думал открыть себя, не имея сил держаться на суку, но, к счастью, пара встала и удалилась. Добравшись до койки, Сашка уснул крепким сном.
Теперь братья были везде вместе. Вовка взял шефство над младшим, не скупясь на тумаки, зато больше с Сашкой ничего не случалось.
Наступил последний день пребывания детей в лагере. До сумерек горел прощальный костёр. Дети громко смеялись и пели песни. А ночью Сашке не спалось. Он вспоминал взгляд мамочки; её облик навис над ним. Утром он был молчалив, лишь раз спросил Вовку:
– Чему радуешься?
– Дурачок, домой едем.
Сашка, покачав головой, подумал: «Ничего, до дома далеко…». Но обратный путь показался ему короче. Он уже не носился, сломя голову, по пароходу, а сидел в трюме. Вовка уговаривал его пойти подышать воздухом, но Сашка отмахивался. И при посадке на поезд молчал.
– Что с тобой? – не вытерпел Вовка.
– Ничё! –
