он не заметил, как подошли к моржу девочки и седая тётя в очках.
– Что такое! – вскрикнула тётя, до боли сжав Сашкину руку, в которой болталась пилка.
Тошно стало на душе у Сашки, когда пионервожатая в присутствии ребят снимала с его шеи пионерский галстук. Кто-то из ребят смотрел на Сашку укоризненно, но некоторые хихикали. А Галка Озерова, стоя в сторонке и отвернувшись, плакала. Когда Сашка, понурив голову, пошёл в раздевалку, она сказала подружке:
– Жалко… Прибьёт его мать.
Она подошла к нему.
– Куда ты, Саня?
– Не знаю.
– А может дома рассказать всё?
– Мамочку мою не знаешь?
– Ой-ой-ой, – вздохнула Озерова. – Домой не пойдёшь… А в школу?
– А, какая тут школа…
– И куда ты?
– Пока не знаю…
17
Шептались старики о внуке. И всё равно возмутилась Ксения Семёновна:
– Снова о нём! Слышать не хочу!
Старики, немощные опустив руки, замолчали. Пришёл Вовка. И рассказал, как он виделся с братом:
– Иду, баба, а он руки сунул в рукава и пошёл в сторону. Кричу: пошли, Саня, домой, а он от меня отвернулся.
– Ты бы кулаком его загнал, ведь ты старший, – обронил дед.
– Не буду брата бить! – зашипел Вовка.
– Замолчите вы или нет! – закричала Ксения, и, выбежав из комнаты, накинулась на Вовку.
Бабушка стала причитать, глядя слезящимися глазами на происходящее:
– Жила, горюшка не знала, воспитывала, растила внуков, не видела такое.
Сашка решил бросить школу. Он шёл по шпалам, с портфелем под мышкой. Спрыгнув с насыпи, он выкопал в снегу яму и похоронил в ней портфель. Потом подался туда, где ещё не был. Это был карьер, где шумели машины. Но надо было миновать вахту, где требовали показать пропуск. Карьер окружён был проволокой. Только Сашке не доставило труда под неё пролезть. Он подошёл к котельной, где гудели насосы.
Сашка сидел на скамье у котла и грыз кусок хлеба, оставленный ему дядей Максимом. С ним Сашка познакомился в первый день, когда, голодный, явился в котельную. Дядя работал кочегаром и был похож лицом на татарина; седые пряди волос его, от пота мокрые, низко нависали на глаза. И он был любопытным. Накормив Сашку и посадив его на топчан, прикрытый фуфайкой, он расспросил о его мамочке, узнал и о том, что Сашку исключили из пионеров. И вот уже два дня малый жил в котельной, как юнга на корабле.
Новой смене дядя Максим сказал:
– Не прогоняйте, пусть сидит. – При этом дружески потрепал малыша по щеке.
Сашка с другими кочегарами находил, о чём поговорить, а эти дядьки хмурились и косились на него. Насос гудел, закачивая воду в котлы; кочегары гремели лопатами. Но вот они сели передохнуть, и один из них подозвал Сашку.
– Слушай, пацан, у тебя родные есть? – спросил.
– Есть…
– А почему убежал? Денег не давали?
– Не потому. Денег тоже не давали.
– А хочешь, денег подкину? Бери, я вижу, что пацан ты хороший. – Кочегар вытащил из кармана и дал Сашке бумажку.
Сашка взял её и благодарно посмотрел на кочегара. Но когда рассмотрел то, что дядька ему дал, крикнул:
– Эй, чё ты мне подсунул?
В руке он держал клок газеты. Дядька, двигая носом, похожим на клюв, захохотал. Захохотали и остальные. Сашка только поворачивал голову в стороны, откуда слышался смех. Кочегары, насмеявшись, отправились к лопатам, а Сашка долго стоял, склонив голову. Опомнившись, он пошёл в комнатку, где кочегары переодевались. Там, на столе, лежали узелки с пайками. Хмыкнув, Сашка вытряхнул содержимое узелков в окно, а в них засунул, скомкав, грязные тряпки. Убегая, он наткнулся на клювастого. Когда добежал до выхода, услышал крик:
– Сучонок, без жратвы оставил!
Сашка летел во тьме, спотыкаясь и падая. Юркнув под проволоку и отбежав на приличное расстояние, он свалился на леденящий тело щебень у дороги.
18
Сашкино сердце ждало перемен. А пока что даже сны у него были смутными. Может быть, поэтому его тянуло к деревянному двухэтажному дому, где по вечерам собирались мальчишки. Вечно тревожная его душа здесь отдыхала. Мальчишки обычно качались на качелях, сделанных из брёвен. А Сашку качели манили к себе ещё и потому, что возле них он видел Галку. Но в этот вечер её не было. Качаться стало неинтересно, и Сашке захотелось придумать что-нибудь. В торец двухэтажного дома, в котором жила Галка, упиралась железная лестница. Она тянулась до дверцы чердака. Никто из детей не рисковал взбираться по ней до конца. Эта мысль пришла, конечно, в Сашкину голову.
– Кто долезет до чердака? – крикнул он.
Было бы предложено. Мальчишки по очереди пробовали одолевать неосвоенный маршрут, но, лишь поднимались чуть выше первого этажа, а дальше их посещал страх.
– Эх, вы! – усмехнулся Ерёмин. – Испугались пустяка…
Его слова услышала появившаяся вдруг Галка.
– Залезешь? – улыбнулась она, щуря глаза.
Сашка, молча, подошёл к лестнице и, глянув вверх, пополз. Быстро миновав окна второго этажа, перевёл дух. Мальчишки, закинув головы, замерли от любопытства. С усмешкой глянув на них, Сашка полез выше. Сбоку лестницы болтались два провода, они тянулись к дому.
– Хватит, Саня, спускайся! – закричала Галка.
Но он поднялся выше. Ребята, качели с перекладиной показались ему маленькими. Потерялась Галка. Неужели ушла? Он, приставив ладонь ко лбу, стал искать её глазами. Вдруг нога его соскользнула с металлической ступеньки, и, потеряв равновесие, он схватился рукой за провод. Пальцы руки его судорожно ухватились за металл, он невольно рванулся вверх, ноги его отделились от ступеньки, пальцы руки сразу разжались, и он полетел вниз, где бедром ноги больно ударился о лестницу.
– Ой, нога в яме! – заорал.
Кто-то из ребят сообщил о случившемся Ксении. Взволнованная, она вышла на крыльцо, но, увидев кучку людей, а в центре их – корчившегося от боли сына, махнула рукой и сквозь зубы прошипела: «Сдохни, сукин сын!». И возвратилась в дом. Соседка Мария, женщина полная, с рябоватым, добродушным лицом, увидев и услышав это, плюнула в сторону Ксении и поспешила к лестнице, у которой лежал мальчик. Кто-то уже вызвал помощь скорую. Тётя Мария, сев на чурку, прижала Сашкину голову к колену и гладила её, пока не приехала скорая, потом на руках отнесла малыша к машине. У качелей плакала девочка. Машина сдвинулась с места. Сильные боли в ноге заставляли Сашку стонать. Тётя в белом халате сидела рядом с ним, успокаивая.
– Ксения! – обратилась к дочери Агафьи Кирилловна. – Надо бы проведать Саню, перелом – это не шутка, большое горюшко пережил. Ну, что молишь? Твоё дитя мается…
– Отстань! – оборвала её дочь. – Всю кровь высосал из меня, убиться не мог. Никакая холера не берёт!
Агафья Кирилловна вздохнула и стала собираться в больницу.
– Схожу, отнесу что-нибудь внуку, – прошептала она Семёну.
Семён только махнул рукой, как бы показывая, что ему нет ни до кого дела.
19
Семён жил обособленно. На происходящие события вокруг он давно махнул рукой, думая: «Беситесь, черти, меня только не трогайте». Его и не трогали,
