свои ряды в полную готовность и пришли на помощь. И получилось так, что моя вылазка ради спасения друга спасла жизнь всей нашей роте. А сильно покалеченного друга отправили в госпиталь, но, главное, он остался жив… Вот так, сынок, знай родство, всегда помогай ближним.
Он поднялся на ноги, разминаясь после долгого сидения, сказал:
– Ну что, пойдем? Теперь посмотришь, что делать с этими кротами.
На обратной дороге Фатхелислам осторожно приподнимал дерн, прикрывавший капкан, и если там уже была добыча, то, разжав его, доставал крота и складывал в сумку. Зарядив капкан, ставил на место. Пока шли к другому ходу крота, он ножом отрезал жесткие, розовые коротенькие лапки крота, освежевывал его, тушку забрасывал подальше от тропинки в кустарники – съедят птицы и насекомые, – а бархатно блестящую черным шкурку клал в сумку.
Придя в барак, Фатхелислам позвал Зайнаб, мол, дальнейшая работа будет и ее. Взял несколько досок, сохнущих под навесом, принес гвозди и молоток. Затем, растягивая шкурку, стал прибивать по четырем углам шерсткой вверх к доске. В первый день набралось около двадцати шкурок.
– За полдня неплохо, – сказал он, довольный. – Представь, сынок, сегодня целый день и вечер они будут ловиться, а завтра к утру их должно быть намного больше. Но в любую погоду надо будет ходить по этому маршруту – пропустишь день, и шкурку крота черви попортят, и от вони кроты уйдут из этого хода. Поэтому надо делать обход каждый день.
Хоть и тяжело было каждый день с раннего утра тащиться на Зильмердак, но этот промысел затягивал, появлялся азарт. Зайнаб к их приходу только и успевала, что снимать с досок высохшие, затвердевшие шкуры, как к обеду прибывала новая партия. Готовые шкуры они все вместе сортировали по размерам, очищали от мусора щетками, «причесывали» их и аккуратно связывали лыком, пачками до двадцати штук. К концу сезона, а это конец июня, они все вместе поехали в поселок, сдали шкуры и на полученные деньги на предстоящий учебный год купили детям новую одежду.
На следующий год Фатхелислам уже не смог ходить – сильно разболелись ноги. Со всем этим промыслом уже справлялся сам Ислам.
Один из таких походов для него и увязавшейся за ним младшей сестренке Сагиле чуть не закончился трагедией. Сильный ливень застал их по дороге домой. Уже позади хребет Зильмердак, впереди покосные поляны, скоро барак. Ливень крупными секущими потоками загнал их под одиноко стоящую на поляне сосну. Но дождь был такой силы, что крона сосны от нее не спасала, наоборот, – дождевая вода, скапливаясь на ветках, рушилась еще большими холодными потоками. Тут, видимо, или ангел-хранитель, или сам Господь шепнул Исламу на ухо: «Бегите!» Он схватил за ручку сестренку и, крикнув: «Все равно промокли, бежим домой!», рванул вперед.
Не успели они сделать и десятка шагов, как ослепительная вспышка, треск такой силы, как будто лопнула по швам сама земля, и оглушающий грохот бросили убегающих на землю. Когда прошел первый шок и звон в ушах, откуда-то идущее тепло заставило их обернуться – сосна, под которой они только что прятались, расщепленная молнией пополам, пылала, как спичка.
Этот промысел стал для Ислама ежегодным. С каждым годом он покупал новые партии капканов, маршруты стали еще разветвленнее, и в один из удачливых годов он побил рекорд, сдал большую партию шкурок очень хорошего качества. За это ему в качестве премии вручили мелкокалиберный пятизарядный карабин. И теперь к рыбному промыслу, промыслу кротов добавилась осенняя и зимняя охота. Ислам стал настоящим добытчиком.
Как-то ему под впечатлением лесных походов приснился яркий, очень живой и хорошо запомнившийся сон. Как будто идет он по темному лесу, и в стороне от тропинки слышится звон ручья. Он сворачивает на этот звон и видит ручей, от которого исходит какой-то свет. Когда он подходит ближе, то видит, что на берегу ручья лежит книга с зеленой обложкой, свет исходил именно от нее. Ислам берет эту книгу в руки и просыпается…
Утром он рассказал сон отцу, тот довольно улыбнулся, помолчал и сказал:
– Очень хороший сон, сынок… Очень хороший… Видимо, вся твоя жизнь будет связана с книгами. Будешь учить других, а может, и сам напишешь книгу…
9
– Еще вам бы обзавестись скотинкой, – все поучал Дамир. – Для начала коз и овечек прикупить, а потом можно и корову. Травы вокруг много, летом накосить на одну корову нетрудно…
Все так и получилось, как подсказывал мудрый Дамир. Сначала овечки и козы – от них своим теплые носки-варежки, шарфы. Еще и на продажу оставалось. Так Зухра накопила денег на покупку коровы. Но, чтобы молоко не пропадало, ей приходилось через день – и зимой и летом – с двумя ведрами молока пешком тащиться в деревню. Там сепарировать молоко и, по договоренности с хозяйкой сепаратора, оставлять за это пол-литра сметаны. Теперь у них была своя сметана, творог, успевала она и курут коптить. Собирала кругляши желтого масла, излишки продавала.
Для такого хозяйства – коровы, овечек и коз – нужно было на зиму заготавливать сено. Покос – главная летняя страда лесных жителей – хоть был трудным и хлопотным, Зухре очень полюбился. Привычной к ручной уборке пшеницы, ей ничего не стоило научиться косить, собирать граблями сено, копнить и помогать ставить стога.
В раннее прохладное утро они, во главе с Фатхелисламом, пока он еще был в силе, шли гуськом на отведенный покос. Благо он был рядом – не надо загодя ехать на лошади или ночевать в шалашах. По дороге легкая летняя одежда пропитывалась влагой от обильной росы. Поэтому было свежо и зябко, хотелось быстрее, не дожидаясь никого, взяться за косу и пройти пару рядков. И разминка, и согрев. В такие минуты понимается истинность поговорки «Коси коса, пока роса». Обильная утренняя влага – как смазка между травой и косой. Прохладно, и косится легко.
После отладки и заточки кос начинается дружная косьба – вжик, вжик… вжик, вжик. Из лесной живности пока нудно и надоедливо пищат лишь комары. Постепенно туман расступается, сквозь кроны деревьев веером пробиваются первые лучи солнца, и в утреннюю тишину врывается птичья трель, чуть позже проснутся и затеют свой несмолкаемый стрекот кузнечики. А затем зароятся над головами косцов надоедливые мухи, зажужжат слепни и оводы. Вжик, вжик…
В хорошую солнечную погоду косили до полудня. В ожидании обеда дремали на теплой, ароматной от скошенной травы земле. После нежирного обеда Фатхелислам шел к подсыхающим, скошенным дня два-три назад рядам, брал в руки сено, мял и нюхал. Возвращаясь, махал рукой: отдыхайте, пока сыровато. И все опять заваливались досматривать свои сны.
Как-то очень крепко уснувшая Зайнаб всех рассмешила,
