путем мы сможем воплотить в жизнь чаяния подданных в Китае». Она была убеждена, что Китаю следует перенимать у западных стран все принципы, «обеспечившие богатство и мощь зарубежных государств». В одном из последующих указов Цыси выражалась ещё более решительно: «Осуществление этих перемен представляется делом жизни или смерти нашей страны, а наш народ получает шанс на улучшение своей жизни. Император и я настроены на осуществление перемен ради блага нашей династии и во имя благополучия нашего народа. Другого пути нам не дано».
Не случайно в указе была упомянута династия. При всей революционности своих идей Цыси стояла намертво в отношении сохранения традиций императорского двора и династических привилегий. Её целью было учреждение в Китае конституционной монархии – именно монархии с привлечением к общественной жизни всего населения, – и большинством указов после возвращения из Сианя она стремилась укрепить эту мысль в умах не только маньчжур, но и ханьцев, и монголов. Не случайно своим первым указом Цыси уравняла в правах китайцев и маньчжур, разрешила межнациональные браки. Вторым – запретила китайцам бинтовать ноги дочерей. Маленькие ножки считались красивыми, но это на всю жизнь делало девочек почти инвалидами. Маньчжуры ног не бинтовали: переняв очень много китайских обычаев, этот всё же считали варварским.
Цыси чувствовала, как ускоряется время, время её жизни. Находясь в Сиане, она прочитала переведённый на китайский язык роман французского писателя Оноре де Бальзака «Шагреневая кожа», и ей теперь казалось, что жизнь её не просто ускоряется, но и сокращается, как та самая кожа.
Что же будет с империей, мучительно думала она, на кого её оставить? На Гуансюя? Он, не задумываясь, отдаст государство в лапы любезной его сердцу Японии. На Цзайфэна, отца её внучатого племянника Пуи, которого Цыси прочила в императоры? Он годится лишь в качестве регента, правда регента надёжного, который не струсит перед давлением враждебных сил; он и сына может воспитать достойным императором.
3 ноября 1908 года империя отметила 73-летие своей повелительницы. Из-за рубежа пришло множество телеграмм, в которых главы государств и премьер-министры выражали своё восхищение императрицей. Цыси была довольна, её тщеславие было удовлетворено, однако через четыре дня почувствовала, что смерть стоит на пороге, и надо решать судьбу империи.
Гуансюй не имел права оставаться императором после неё, и главный евнух Линьин отравил его большой дозой мышьяка.
На второй день после смерти императора Цыси подписала указ о назначении Пуи новым императором; регентами при нём стали новая вдовствующая императрица Лунъюй и Цзайфэн. Не зная точно, когда умрёт, она оставила за собой право абсолютной власти: «Все ключевые вопросы политики буду решать я сама».
И вот теперь она лежала в полном одиночестве в роскошной кровати под атласным балдахином, расшитым драконами, райскими птицами и фантастическими растениями, на подушках из лебяжьего пуха, укрытая стёганым шёлковым одеялом. Она любила всё красивое; одежды и украшения, создаваемые при её прямом участии, были единственными в своём роде и, разумеется, неповторимыми; вазы, картины, скульптуры, мебель подбирались или изготавливались по её указаниям. Она предполагала всё это разместить в Юаньминъюане, восстановленном Старом Летнем дворце. Прежний дворец, который она очень любила, был разграблен и сожжён войсками англо-французских интервентов во время Второй опиумной войны. Однако с восстановлением не вышло, и она тогда впервые испугалась, что у неё что-то не получится. За полвека правления она не раз оказывалась на краю пропасти, в которую её с радостью столкнули бы не только противники, но и близкие люди, однако всегда в последний момент находила выход. И самое главное – никогда не боялась упасть; впрочем, возможно, именно поэтому – из-за отсутствия страха – выход и находился.
Цыси усмехнулась: недаром говорят, что перед смертью у человека перед глазами проходит вся жизнь. Вся не вся, но вот эти острые моменты на краю забыться не могут. О перевороте она уже думала-передумала, оценивала свои действия и противодействия Совета регентов во главе с ичженваном [21] Сушунем. Правильно ли было казнить Сушуня с его ближайшими соратниками? И всегда приходила к одному: правильно! Да, кровь, но когда и где революционные преобразования проходили бескровно?
Кстати, послы и представители иностранных государств быстро разглядели, кто именно произвёл столь невиданный переворот – без гражданской войны, без экономических потрясений и кровавой бани для несогласных, – и высоко оценили его подготовку. Британский представитель в Кантоне сообщал в Лондон: «Императрица-мать обладает редким умом и мощной волей». Будущий крупный реформатор Цзэн Гофань записал в дневнике: «Меня поражает… решительность её действий, на которые даже великие монархи прошлого не могли осмелиться».
От воспоминания об этом у Цыси потеплело на душе: всё-таки приятно, когда тебя оценивают по заслугам. Тем более когда ты действуешь под угрозой страшной казни линчи [22]. Кстати, эту казнь она отменила в одном из указов после возвращения из изгнания.
Цыси вздохнула: в 26 лет совершить столь великое деяние, не побояться взять в свои руки огромное по территории и населению государство… Этому могла бы позавидовать даже Екатерина Великая. Правда, Екатерина правила сама, вся на виду, со всеми своими достоинствами и недостатками, и фаворитов меняла пусть не как перчатки – Цыси даже хихикнула, вспомнив эту французскую поговорку, – но часто. Когда хотела. А вот ей, Цыси, и первой вдовствующей императрице Цыань, которая прожила всего сорок три года, пришлось о мужчинах забыть, в этом древние традиции остались неизменными.
А Китай начал преображаться. После ста лет полной закрытости, обусловленной ненавистью императора Сяньфэна ко всему иностранному, Цыси первым делом распахнула двери внешней торговле и не прогадала. В Китай ринулись купцы со всего мира, и государственная казна начала стремительно наполняться за счёт торговых пошлин. Императрица воспользовалась способностями великого князя, а теперь и великого советника Гуна налаживать отношения с иностранцами и совершила невероятное: стала приглашать их на ответственные должности. Так, британец Харт, славившийся своей честностью, возглавил таможню и за короткое время наладил там такой порядок, что и через сорок с лишним лет, пока он был на этом важнейшем посту, слова «таможенный чиновник» означали «неподкупный человек».
Необходимо было реформировать армию, и Цыси снова призвала европейцев, англичан и французов. Созданные с их помощью и под их командованием новые воинские части разгромили тайпинов – полубандитскую крестьянскую армию, полтора десятка лет терроризировавшую южные провинции.
Наконец, было положено начало современному военно-морскому флоту, заложены семь железных паровых кораблей, и один из них вскоре появился в Шанхае, поразив собравшуюся публику своими возможностями в скорости передвижения и в стрельбе.
Китайцы начинали доверять иностранцам, переставали считать их варварами» и это императрица считала
