одним из главных своих достижений.
Маньчжурка Цыси выдвигала на высокие посты умных и энергичных китайцев-ханьцев, что до неё было чрезвычайно редко. Самыми известными реформаторами стали Ли Хунчжан и Цзэн Гофань. При этом она не только терпела, но и поддерживала критикующих её действия, считая, что власти полезно знать мнение несогласных с ней. О ней вообще ходили слухи, что она обладает магическим глазом и видит каждого насквозь, она же просто хорошо разбиралась в людях.
«Ишь ты, хорошо разбиралась, – саркастически усмехнулась она. – А отчего тогда провалы?»
Казалось, столько было сделано за очень короткое время, живи и радуйся, однако императрица потерпела поражение в главном, как она считала, деле: ей не удалось переломить недоверие высших лиц государства – да и широких масс народа – к железным дорогам, телеграфу и телефону. Европейцы и американцы подталкивали страну к их развитию, потому что без этих достижений науки и техники прогресс был просто невозможен. Цыси именно так его и понимала, но Верховный совет во главе с Гуном отклонил её предложения. Сановники решили, что таким путём иностранцы хотят завладеть богатствами Китая.
«Конечно, они были по-своему правы, – думала императрица, – но не понимали, что главное – в чьих руках власть. Если власть отдаёт страну на откуп чужакам, то прогресс работает на них, а если во власти патриоты вроде Ли и Цзена, то и результат иной».
Цыси почувствовала, что лежать стало неудобно, она устала думать и вообще смертельно устала, всё-таки 73 года – это не 26. Сорок семь лет напряжения, взлётов и разочарований, интриг и заговоров – да-да, заговоров с целью смещения правительницы и даже убийства. Но главный заговорщик Кан Ювэй сумел бежать; именно он распустил слухи о бездарности Цыси и её распутстве, о кровавом перевороте, о том, что все достижения Китая получены за счёт талантов, которые вынуждены работать на императрицу, ну, и тому подобную чушь. Однако фальшивки подхватили журналисты Европы, Северо-Американских Штатов, Японии.
Цыси горько усмехнулась: ты хотела встать лицом к лицу с этими странами? Вот они и показали своё лицо. Не получив возможности завоевать Китай экономически, они вернулись к интервенции, под разными предлогами откусывая удобные районы, особенно после проигранной японо-китайской войны и восстания ихэтуаней.
«Да, – вздохнула императрица, – с ихэтуанями тоже вышел провал: надеялась с их помощью выгнать интервентов, а пришлось самой бежать из Пекина, подобно Сяньфэну. Может быть, следовало опереться на Россию? Близкие соседи лучше далёких родственников. Поговорка хорошая и, по сути, верная. Император Николай, конечно, тоже не ангел, но он хотя бы не грабит Китай. Вон, КВЖД построил, а Маньчжурию аннексировать отказался. Теперь за неё японцы возьмутся. Не очень далёкие родственники, но тесно им на островах».
Цыси больше не могла спокойно лежать и думать, вспоминать. Внутри – сначала в голове, а потом по всему телу – возник и начал стремительно раскручиваться какой-то вихрь из обрывков мыслей, картинок жизни, образов соратников и врагов… Она собрала все силы и остановила этот ужасающий вихрь, чтобы увидеть последние годы.
Империя Цинов рассыпа́лась. В каждой крупной провинции создавались свои армии, никто никому не желал подчиняться. Не находилось такой руки, как у неё, Цыси, вот и уговорили её вернуться, чтобы навести порядок. Хотя какой уж тут порядок… ничего хорошего империю не ждёт… пора уходить…
«Позвать кого-нибудь?.. А зачем?..»
Ей вдруг не хватило воздуха. Тело обмякло и как бы растеклось по постели. Вдовствующая императрица Цыси смежила глаза и уснула. Ушла великая женщина, единственная правительница Цинов, меньше, чем за полвека, преобразившая огромную страну и получившая за то в награду хулу и клевету.
24
Цзинь поняла, что в доме посторонний, ещё не войдя в квартиру: она всегда оставляла в дверной щели какую-нибудь незаметную контрольку: обломок спички, клочок бумаги или что-то ещё. Сначала опасалась после исчезновения Марьяны и Черныха, потом вошло в привычку. Сейчас обрывок газеты валялся на краю площадки, зацепившись за щербинку в бетоне. Цзинь достала из сумки, висевшей у неё через плечо, дамский пистолет браунинг «Националь», бельгийский, но китайского производства (на настоящий бельгийский с её жалованьем телеграфистки откладывать пришлось бы долго), и осторожно повернула ручку двери. Так и есть, замки открыты. Что это значит? А ничего не значит. Незваный гость мог уйти, а может ещё находиться в квартире. Он, возможно, грабитель, но, не исключено, что человек, имеющий ключи… Сяосун! Конечно, он, брат, любимый брат!
Забыв про осторожность, Цзинь вошла в квартиру, в прихожей обнаружила на вешалке шубу на собачьем меху и тёплые валяные сапоги возле обувницы. Она пробежала по комнатам и нашла Сяосуна в детской, где он спал, прикорнув на кушетке, – лежал на боку, поджав ноги, головой на плюшевом медведе; чёрная косица прикрывала щёку.
«Совсем как в детстве, – вздохнула Цзинь. – Он навсегда останется для меня младшим братом».
Сяосун, словно почувствовав её присутствие, вдруг стремительно развернулся и через мгновение стоял перед сестрой в боевой стойке. Цзинь даже отступить не успела, лишь инстинктивно вскинула руки, защищая лицо. К счастью, Сяосун пришёл в себя, узнал сестру и бросился её обнимать и просить прощения.
– Да не виноват ты ни в чём, – убеждала она, гладя ладонями его впалые, но, тем не менее, хорошо выбритые щёки. – Братик ты мой несчастный!
– Ну какой же я несчастный? Посмотри, как одет!
Одет он был действительно по высшему разряду: пиджак и брюки английского стиля из тонкого коричневого сукна, в тон им жилет, просто картинка из модного журнала.
– Мой брат – поклонник английского короля, – засмеялась Цзинь. – Особенно если к этому костюму добавить собачью шубу и валяные сапоги.
– А-а, шубу и сапоги заметила, а чемодан, в котором у меня пальто, шляпа и штиблеты, не увидела. Вот если я всё надену…
– Верю, верю, – заторопилась Цзинь. – Ты, наверное, голоден, но придётся подождать, пока я схожу за Сяопином. Он тут недалеко, в детском саду. А потом я вас накормлю пельменями. Они замороженные, на балконе.
– Сяопину же семь лет! Разве он не в школе?
– Он уже во втором классе, но после школы занимается в саду. Там дети, с которыми дома некому сидеть. Я побегу! Жди!
– Беги, я сам пельмени поставлю варить.
…Поздно вечером, когда неугомонный Сяопин устал и заснул, они сидели и пили чай.
– Я всё хочу спросить: где Чаншунь?
– Откуда ты про него знаешь? – удивилась Цзинь.
– Я про вас всё знаю. Главное: ты теперь Дэ Цзинь.
– Всё знаешь, тогда зачем спрашиваешь? – усмехнулась Цзинь.
Сяосун засмеялся:
– Это я так, преувеличил. Видел вас как-то вдвоём
