сотник… Молод ты ещё, заветов нашего повелителя не помнишь. Если они верны своему господину – значит, могут быть верными и другим, – подумав, сказал Субедей. – Несомненно, их надо наградить. Верность у других народов, кроме монголов, редкое качество. Такие не ударят в спину. Сними с них колодки, накорми досыта и отпусти домой. Пусть дальше несут величие имени монголов!
– Слушаю и повинуюсь! – радостно отвечал Тургэн.
Разграбление и приведение к покорности в кипчакских степях между Днепром и Доном продолжалось всю осень, вплоть до первых снегов и заморозков.
Достаточно обезопасившись, монголы наконец получили возможность дать хорошо отдохнуть и себе, и своим изрядно уставшим коням.
Эти степи идеально подходили для зимовки огромных табунов и стад, которых у завоевателей теперь было в избытке. Чабанами и пастухами в них стали бывшие куренные, ханы, другие представители кипчакской знати.
…Задувал резкий ветер, шевеля бурые остатки летних трав, принося холод телу, тревогу душе.
Два путника брели Диким полем.
Их путь лежал к полунощи-северу.
…После разговора с полководцем отношение монголов к рабам – урусуту и булгарину – резко переменилось, с них сняли колодки, разрешили занять свободную юрту; дали большой кусок говядины, чтобы утолить голод.
Тургэн сказал:
– Радуйтесь, несчастные, сегодня у непобедимого Субедея благодушное настроение. Он велел дать вам одежду, припасов и отпустить с миром.
Колодникам хотелось подпрыгнуть от восторга, но они сохранили невозмутимое спокойствие.
Это понравилось сотнику.
– Уходите сегодня, – приказал он. – Непобедимый не любит присутствия чужаков среди своих доблестных воинов.
– Господин, как мы сможем уйти далеко? – осведомился Мустафа. – Первый же конный разъезд остановит, и либо убьют, либо снова рабами сделают…
– Воля непобедимого нерушима! Всякому, кто остановит, будете называть имя Субедей-багатура. Любой монгол побледнеет. Неповиновение – смерть! Да и не наших отрядов опасайтесь, а кипчакских шаек, которых расплодилось столько, что истреблять не успеваем.
– Спасибо за предупреждение, господин.
– Вы – отважные люди, – просто сказал Тургэн. – Мне не хочется, чтобы вы просто сгинули в степи.
Немного помолчав, чтобы до несчастных дошёл благожелательный смысл сказанного, добавил:
– И мне не хотелось бы встретиться с вами в битве…
– Так не ходите к нам гостями незваными, – ответил Трофим, до сих пор угрюмо молчавший. – У нас густые леса, а вам степь надобна…
Сотник насторожился, потом рассмеялся.
– Я ценю бесстрашие и правдивость, – ответил он.
– Господин, ты разрешишь нам взять оружие? – спросил рязанец.
– Возьмите всё, что сочтёте нужным для своей защиты от волков или кипчаков, но даже не думайте сопротивляться монгольским воинам.
Бывшие колодники поклонились бывшему десятнику.
…Челядь сновала тут и там. В огромном котле варилась конина. На вертеле зажаривалась туша быка. Жир стекал по её сторонам прямо в костёр; капли часто вспыхивали на огне, лопаясь пузырьками и выпуская приятные запахи, которые лениво расплывались по всей необъятной степи.
Казалось, ничего не изменилось… Впечатление привычного, успевшего даже в чём-то стать родным и близким, откуда почему-то надо немедля уходить. А не хочется. У Трофима непривычно сжалось сердце.
«Опомнись, ведь это неволя. В Рязань, в Рязань! Домой скорее, ибо меня уже успели все похоронить. Да и как иначе? Столько лет!..»
В хозяйственных юртах и повозках Трофим и Мустафа отыскали мешочки с просом, зачерствевшие лепёшки, запасы вяленого мяса. Нашли чувалы с одеждой, в которые половцы её складывали, воротясь из набегов. Выбрали себе по две пары прочных пошевней – сапог без каблуков, охабни (мужская верхняя одежда) и лисьи шапки со свисающими хвостами.
– Чем далее на север, тем холоднее будет, – говорил Трофим. – Ты не гляди, что здесь ещё тепло. У нас уже стужень-декабрь, а это – стужа.
Путь предстоял долгий и трудный. Конями решили не обременяться – лишнее внимание привлекают, да и требуют ухода.
– Идти нам в сторону Северного Донца, а там недалече град Курск, оттуда на Рязань рукой подать, – объяснял Трофим товарищу.
Мустафа удивился, откуда такие познания.
– Хаживал в походы, бывал в сторожах.
– Ты воин?
– Был княжьим дружинником.
Шли и шли. Поначалу всё больше молчали, пугливо озираясь по сторонам на всякий внятный или невнятный звук.
К свободе и простору привыкали понемногу, всё время что-то давило и беспокоило. Всякий раз казалось, что из-за кургана, леса или оврага стремительно вылетит отряд половцев и они снова окажутся в колодках.
Но вокруг, куда ни посмотри, безлюдно.
Однажды Трофим не утерпел и спросил:
– Скажи, друже, а что это мы всё время молчим?
Мустафа ответил:
– Взираем на творения Аллаха! Благодать какая, все слова лишние.
Трофим посмотрел вокруг.
– Творение хоть куда. Но меня всё время мучает вопрос: почему монголы нас отпустили, а остальным головы долой?
– Не всё ли равно? – задумчиво отвечал Мустафа. – Наслаждайся свободой. Просто нам повезло. Или ты думаешь, что при ином исходе мы бы чувствовали себя гораздо лучше?
Рязанец поёжился и попытался втянуть голову в плечи.
– Нет, не думаю. Но меня возмущает, что нас отпустили за то, что мы не указали, где прячется этот мучитель и пытатель, которого бы я собственными руками!..
– Успокойся, друг мой христианин! Это для нас он и пытатель и мучитель, а для них – большой хан. А один хан другому зла не сотворит и не помилует того, кто на такое решится. Скажи, ваши князья сильно бьют друг друга?
– Как обычно, – мрачно ответил Трофим. – Бьются, потом меды пьют да вина заморские.
– Вот и наши эмиры и улугбеки живут в своё удовольствие, пьют сидшу-брагу и вино, а курсыбаи и казанчии – простые ратники – воюют и терпят всякие лишения.
Булгарин замедлил шаг, словно вслушиваясь в звук встречного ветра, и горестно добавил:
– Только булгары не заставляют своих воинов ходить со злом на друга или брата, который живёт в соседнем городе, потому что им цвет его кафтана не понравился…
– Мустафа, ты мне настоящий сотоварищ по несчастью, но я тебя очень прошу, – взмолился Трофим.
– Прости, я ведь не злорадствую, а только говорю о том, что у нас, например, знают все. Потому на вас так часто нападают – то с юга, то с севера, то с востока… В общем, со всех сторон света.
Трофим стиснул зубы и промолчал.
Через седьмицу-неделю вышли к берегам Донца и, двигаясь вперёд, набрели на тихую заводь. Берега здесь поросли камышом, а по спуску виднелись купины шиповника и боярышника, перемежавшиеся яблоней и кизилом.
Слегка присыпало снежком.
– Почти как у нас в Рязани, – вздохнул Трофим. – Только берёзок не хватает.
Мустафа
