всем правилам обустраивали могилы, теперь были или на фронте, или на тыловых работах. Зима была морозной. И кучка стариков и подростков под руководством все того же Дамира, освобожденного в этот день от работы, кое-как расковыряв обледенелый пласт верхнего слоя черной земли, по сантиметрам вгрызалась в твердую глину.
Мулла Мухтаммат уже с вечера был в бараке, как положено помыв и собрав тело Фатхелислама, завернув в белый саван, всю ночь с Дамиром просидел у тела, читая молитвы.
– Держись, Зухра. Тебе нельзя отчаиваться, дети за тобой. С божьей помощью выживете. Тебе надо подумать о переезде в деревню. Нельзя вам больше оставаться тут, среди мужиков, разное может случиться. Да в деревне и люди рядом, всегда придут на помощь.
На следующее утро лесорубы отдали им на день запряженную в сани лошадь. За вожжи сел повзрослевший Ислам, рядом пристроили пятилетнего Заята. Остальные побрели за санями пешком.
Как во сне перед глазами Зухры застывшие березы кладбища, между ними под сугробами холмики могил. Белое молчаливое пространство, лишь у дороги пофыркивает и хрустит сеном привязанная к забору кладбища, совсем равнодушная к происходящему лошадь. На белом стылом снегу пятно темного холмика, вперемешку с рыжей глиной черная земля, белый снег, припорошивший могилы, и морозный треск сучьев белоствольных берез. На земле у свежей могилы завернутое в саван тело Фатхелислама. Мулла Мухаммат читает погребальные молитвы. Вокруг скукоженные от холода сельчане. Ислам совсем замкнулся, смотрит невидящими глазами и дрожит от холода. Маленький Заят жмется к Зухре. От декабрьской стужи деревенеют ноги, и кажется, что нет конца этой убаюкивающей распевной молитве. Некогда высокий, широкий в плечах Фатхелислам от болезни весь высох, уменьшился, и не верилось, что ссохшееся, худое, изведенное болезнью тело могло, сотрясая стекла окон, так мощно петь, приковывая внимание со слезами на глазах застывших от благоговения слушателей.
Глава III
Заят
1
Под самое утро Зухре приснилось золотистое пшеничное поле, щедро освещенное степным солнцем. По мягкой и пыльной дороге едут они с папой в телеге, которую тянет их смирная кобыла, рядом резвится шаловливый Акбузат. Папа, как обычно, прищурив глаза и покачиваясь в такт, поет старинные песни. Но тут впереди появились вооруженные конники, началась стрельба, взрывы. Зухра упала с телеги, которую стремительно понесла напуганная кобыла, она быстро скрылась из виду вместе с отцом. Все завертелось, закружилось – взрывы, выстрелы, топот и ржание коней, заполыхала зрелая пшеница. В поисках спасения Зухра, озираясь, приподнялась и вдруг увидела бегущего неподалеку Шакира. Он был в том самом новеньком солдатском мундире, в котором его забирали на фронт. Зухра изо всех сил закричала, Шакир услышал, обрадованно засияли его глаза, и он, развернувшись, бросился к ней. Но тут сзади прозвучал выстрел, Шакир как вкопанный остановился, закачался и упал. Теперь Зухра подбежала к его окровавленному телу. Но когда она кое-как его развернула к себе, то на месте Шакира оказался ее младший сын Заят…
Она проснулась с не покидающим в последнее время чувством недовольства и тревоги. Переживая нехороший сон, долго лежала с закрытыми глазами. Давно ей не снился Шакир. После всего, что пережила она здесь, как не стало Фатхелислама, она так же обильно оросила эти земли горькими слезами, как и родные мырзакаевские. Потому Худайбердино стало уже совсем не чужим.
После похорон Фатхелислама стало совсем тяжко. Все время помогавший им Дамир от тяжкого труда на делянке тоже заметно сдал, и однажды его, сильно покалеченного, привезли в барак в санях. Обессиленный, он не успел увернуться от тяжелой подпиленной им сосны, у которой была тяжелая боковая ветка. Из-за тяжести этой ветки сосну развернуло, и она стала падать совсем в другую сторону. Ослабевший Дамир, завязший в глубоком снегу, не успел отскочить в сторону. Сильно покалеченный, он полдня пролежал в бреду и умер…
Когда закончилась война и все облегченно вздохнули, навалилась новая беда – через год после победы опять голод, третий голод в жизни Зухры… Исчерпав все припасы, к весне они – Зухра, Зайнаб, Сагиля и Заят – лежали, опухшие от голода, в доме с елью во дворе, куда переехали из барака (дом купили, продав корову). Уже теряющей сознание Зухре вновь померещилось над собой лицо Фатхелислама, и она, почувствовав теплый глоток мучной кашицы во рту, с жадностью его глотая и облизывая сухие губы, прошептала:
– Фатхелислам, ты?.. Тебя… отпустили?..
– Мама, это я, Ислам. Не разговаривай, полежи. Я постепенно вас буду отпаивать, сразу нельзя…
Ислам, окончив семилетку в Ботае, далее учился в родном Мырзакае. Поблизости в округе не было средних школ, да если и были, то не у кого было жить. А там оставалась родня. И Ислам, за один день пройдя ту же дорогу, без сил упал в доме сводной сестры – дочери отца от первой жены, и принятый ими с теплом и любовью, стал у них жить и учиться в восьмом классе. Учился прилежно и успевал во всем. Но весной, в пору подготовки к экзаменам, его вызвал к себе директор школы и, расспросив об учебе, о его успехах, помолчал и, уже внутренне решившись, с дрожью в голосе сказал:
– Все это здорово, Ислам. Во всем ты успешен. Все смотрю на портрет Сталина на сцене и не могу поверить, что это ты нарисовал. А какие копии наших погибших солдат с фотографий простым карандашом ты рисуешь! Вдовы на них молятся… Это же надо так уметь! Да что там говорить – потомок кураиста Гадыльши и певца Фатхелислама и не мог быть другим. Вот уедешь ты, и некому будет на мандолине играть на танцах! – И директор, глядя в окно, надолго замолчал и, побарабанив пальцами по столу, встряхнулся и промолвил: – А уехать придется, Ислам. Хоть и ненадолго, но придется… Ты же вернешься?
– Что случилось, агай? Я очень хочу учиться…
– Все правильно, тебе надо учиться… Но вот пришла нехорошая весть из твоей деревни: твоя семья пухнет от голода, и если сейчас же не пустишься в дорогу, то можешь остаться совсем один на этом свете… – И увидев, как побледнел лучший ученик школы и готов рвануться в путь, остановил его: – Не торопись, вот тебе записка председателю колхоза, я выписал тебе полпуда муки за твои труды в оформлении школы, сходи, получи…
И вот Ислам в пору весеннего разлива, сложив в заплечный мешок почти пуд муки – от школы и то, что заработал сам, рисуя портреты погибших на войне сельчан, да и сестра оторвала от себя немного, – пешком пустился в путь. Чтобы сократить дорогу, решил не заходить в Толпарово и потом сильно пожалел об этом. Река Зилим разлилась не на шутку,
