– Бросили нас?! Отстали?! – слышала гвардия. – Видеть вас не хотим! – Ругатель зло захромал прочь.
На корточках и почтительно провожали его глазами; и дряхлый инка шамкал вслед:
– Тýпак! Набольший!!
Тот помог старцу встать.
– Воитель, дядя, Правая Длань8 отца нашего! Впредь лишь стоя встречай нас!
– Вижу тебя, бог, и ноги ломятша, – гладя племянника по плечу, вёл старец. – Как твой поход? Што взял?
– Каса наша теперь, Айавака, Кальва… Дядя, устали, трудная получилась война… Ты с благом – а они в копья! – взорвался вдруг император, крикнув, что, «если земли, которые он в дальнейшем целит завоевать, начнут подражать тем странам в гнусном упрямстве, то он откажется от войны, дождётся, чтоб стали более расположенными к империи».
– Отдохнёшь – и пройдёт, не мущшя! Помню, ты был нашледником, жёлтую бахрому ношил, а не крашную, как теперь, мы ш тобой и отшом твоим били Минчаншамана в Щиму…
– Дядя, из Мусу-Мýсу рать пришла, слышал? Нам от наместника Титу Йáвара весть была.
– Титу Йáвар? Не воевал ш таким я, не помню… – старец мучительно вспоминал. – Он рода-то, уж не айльу-панака? Нынще што ни щиновник – айльу-панака, што ни охальник – айльу-панака. Воюют единштвенно родищи твоего отша Пача Кýтека инка-панака. Этих я помню…
– Дядя, на празднике пить с тобой будем. Жизнь тебе! – заключил САМ и захромал прочь.
Знать, расходясь, шепталась, что «неспроста кондор: быть переменам».
Близ улицы, созданной Домом Избранниц и Большим Замком, – красный фасад с проёмом, что охранялся секироносцами. Высоченные стены – влево и вправо – охватывали сад, пруд, здания с кровлями из соломы. Не было в Куско, за исключением Храма Солнца, места величественней, краше, – как досель и не жил муж влиятельней Тýпак Инки Йупанки. Здесь была резиденция императора – Красный Город.
Лестницей он взошёл к площадке; дальше подъём – ход в башню – вдоль кладки гранитных блоков, выдавливавших в стыках золото; чудилось, что в мерцавшую в полумраке сеть инкрустированы рубины. Твари из золота висли на потолке и стенах. Ныла спешившая вслед жена.
Смяв полог, Тýпак Йупанки влез в спаленку под соломенной крышей. Рыжий затылок мальчика виделся из-под шкур. В тот же миг воробьи в клиновидном окошке порскнули, и воткнулась стрела. Император метнулся к спящему, не задетому наконечником. Со стрелой в шкуре, сложенной в узел, он захромал прочь, слушая причитания Мамы Óкльо: «Нынче стрела, ты видел?! И был удав… Откуда? Еле спасли его… Гонца посылала, ты воевал всё…» Входы сменялись, лестницы путались. «…сына травят, а ты воюешь?!» В нишах мелькали то постовые, то идолы из серебра да золота.
– Кто охранял?! – взвизгивал император; гул разносился в сводах. – Мы их повесим! вниз головами!! Чья тут власть?! Их власть?! Стрелы – с востока, с логова Титу Йáвара! Им неймётся! Айльу-панака и викакирау – воры! Они-де от Йавар Вáкака, от законного повелителя! – крик усилился. – Да!! Который владел одним Куско и приседал, как раб, под аймарским владыкой9!! Нынче не приседает, как покорили мы всех аймарцев, а заодно вселенную! Хочет быть первым, ждёт нашей смерти?! Кликнем самоотверженных – и в Паукар-тáмпу, в их логово!! – Потрясая узлом со стрелой внутри, он бежал и столкнулся с худым длинным инкой, шедшим из-за угла.
– В Паукар-тáмпу!! Бить косоплётов, брат! Надо!! Гибнет Династия!
Тот поднял узел, выпавший из дрожащих рук и, с царицей, увёл Сына Солнца в покой из золота.
– Амару Тýпак! – сел монарх в стенной нише на одеяла. – Ты распустил Град Куско. Ты Язык Трона, главный! Выше тебя лишь мы, брат! Кондоры падают, стрелы в спальне наследника, и удавы… Многое терпим от косоплётов с тех пор, как их свергли. Многое! Надо кончить их!
– Битва с ними, брат, в нынешнем положении хуже мира. – Амару Тýпак, кашлянув (алым тронулись скулы), сел на скамью из золота. – Косоплёты – враги, понятно… Как прогнать попугая, чтобы не раскричались прочие? Тронем мы заплетающих косы10 – и возбудим гривастых… Есть обстоятельство и важней: те и другие правили не один век. Мы же у власти мало. Что мы умеем? Древние кодексы растолковывают инки прежних династий; звёздные знáменья разъясняют они же, как и обряды; власть низших рангов и рангов средних, власть на местах – их кланов. Мы также пользуем их опыт знания государственного устройства и управления. А что – мы? Знамениты мы войнами да дворцами…
– Спит, – прервала Мама Óкльо. – Может спать сидя, знаю. Мчался как ветер! Он покорил пять стран!
– Сестра, – Амару Тýпак встал, – ему, называемому земным богом, надо быть сдержанней и пристойней. Он был обязан войти в Град пышно, а не влететь вслед гонцу как мальчик, будто травя дичь в поле.
– Он беспокоился! Он спешил!
Амару Тýпак взял шкуру с торчавшей стрелой и встал. – Пойду разберусь со всем…
Коль ты пил мудрость Старого Света и понял значимость рода Юлиев либо Фабиев в общих стараньях римлян, будешь рад встречам с кланами инков, строивших Новый Свет. Вспомним, скажем, чима-панака, начавших Куско, айльу-панака, ставших за независимость в годы царств Чинча-Чанка или Аймара, и, в завершенье, – инка-панака, распространивших власть Куско на сто расстояний…
С инициала напишем их, чтоб свидетельствовать добродетели и таланты, – чтоб не безжизненной строчкой был Инка-панака Амару Тýпак Инка ауки, но поразил бы величьем имени: Рода Инки Принц Крови Удав-и-Сияющий-Отпрыск-Солнца.
Но покидаем дворец, что сложно. По коридорам с корзинами, мётлами и посудой мчат челядинцы. На перекрёстках секироносцы, они ж «гвардейцы», «самоотверженные», угрожают секирой, лица впиваются во всех зраками: кто такой?! В золоте клиновидных входов тучный, важный, блистательный муж грядёт с посохом, и туманные взоры блуждают над всеми. Он всходит лестницей в гуле: «Верховный Жрец к Набольшему владыке!»
Сколько носилок – маленьких и больших – на улице, где носильщики, сев на корточках подле ручек, ждут…
Кто там к нам? Стража?!
Мчим к главной площади Ликования и Восторга… Стоп, в сторону, к стене Дома Избранниц, прочь от носилок: пусть проплывёт лик надменно-неумолимый знатного инки… Дальше!.. Место строительства кишит людом: плавится золото, разливается, на него кладут блоки; плиты взволакивают, обтёсывают, и растёт стена…
Вот ручей в ложе камня…
Мост, скомкав площадь Восторга и Ликования, перелился с ним вместе в меньшую площадь Радости, зачиная там тракт, что тянется за холмы…
Строй лам навстречу: вьючена каждая и надменны верблюжьи лики…
Мчит гонец, увлекая с собой нас с шавками, что близ лам.
В предместьях, на возвышеньи, – два ряда каменных древних башен. «Две малые, величиной в три роста, располагаются меж больших двух; малые отстояли одна от другой в восемнадцати или же в двадцати футах; с боку от каждой на этом же удаленьи были другие».
Окрест – ни кустика, всё жуткое: птицы падали, пролетая здесь, зверь сбегал в ужасе. В выступах и в пазах башен – ветер. Лишь Солнце холил древность за службу, – плод коей, кстати, уж дозревал.
День минул. Тьма яркими и мохнатыми звёздами стерегла Пуп Мира, ответствовавший огнями. Не было в западном полушарии града больше. Меньшим был Мани, центр майя, меньшим – Теночтитлан ацтеков. Дымная мгла сгустилась. Выли собаки, пахло жилым. Башни плакали влагой рос…
Забрезжило, когда встретились путник, шедший из-за холмов, с портшезом. Оба – слезший на землю инка с большой головой и путник – взяли курс к башням.
– Ну, Рока-кáнут, как верят мýсу?
– В птиц и зверей, в чащи, в реки, о, Тýмай Инка.
– Дикие! – было сказано. – Как все прочие племена, сколь ни есть их! Варвары, ищущие суть веры в мире гниения и разложения и, подобно навозным гадам, роющие во мраке, тогда как над ними Солнце!
– Я славил Солнце, – начал вдруг Рока-кáнут. – После похода я изменился. В душных сырых лесах земель мýсу богом становится необычное. В редкость там ткань – поклоняются клочку ткани. Там наводнения, и поэтому бог – река. Там не чтят Солнце, инка, мýсу не видят в Нём редкостного и властного. Солнце им – ничего.
Инка вскинул бровь.
– И я понял, – вёл Рока-кáнут, – Солнце лишь вещь, как и всё прочее. Я хочу знать творца всего. Знать хочу, отчего кто-то беден, а кто-то славен, и отчего все разят друг друга, и почему изо всех слов главные говорит лишь Набольший Господин наш.
Инка, сев в каменное, в росах, кресло, вместил темя в выемку в камне спинки. Солнце взошёл меж маленьких башен, чуть тронув левые, вот что видел он.
– Через пять дней срок праздника, – произнёс Тýмай Инка (он был астролог). – Откуда?
– Волен от службы, хожу везде, говорю о войне в землях чунчу и мýсу.
