Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

38

«Теперь, когда моего хозяина больше нет здесь, это уже нет тот дом, в котором я прожила больше пятидесяти лет. Все вокруг меня плачут. Хадиджа не покидает меня: она моё сердце, полное скорби и воспоминаний, моя дочь, моя сестра и даже иногда моя мать. Большую часть времени я плачу украдкой, когда остаюсь одна, ведь я должна приободрить их, пробудить забвение. Мне нелегко, когда они скорбят или — да не приведи такого Аллах — терзаются от горя. Когда я остаюсь одна, то единственным моим утешением становится плач. Я плачу до тех пор, пока слёзы не высохнут сами, и говорю Умм Ханафи, если она тихонько нарушает моё слезливое уединение, чтобы оставила мои дела мне, да помилует её Аллах. Она отвечает: „Как же я оставлю вас в таком состоянии?.. Я знаю, в каком вы состоянии… Тем не менее, вы верующая женщина, даже больше того — госпожа всех верующих женщин, у вас мы учимся утешению и смирению тому, что послал нам Аллах…“ Красивые слова, Умм Ханафи, но как скорбящему сердцу понять смысл их? Меня больше ничто в этом мире не держит, нет больше забот, и каждый час ежедневно связан с каким-нибудь воспоминанием о моём господине… Я не знала иного в жизни, ведь он был стержнем моей жизни, которая вертелась вокруг него. Как я могу жить дальше, если у меня не осталось и тени его? Я сама была первой, предложившей изменить вид той дорогой комнаты… Что я могла сделать? Они по-прежнему будут глядеть на пустое место, всякий раз как придут сюда, и опять разразятся рыданиями. Мой господин заслуживает того, чтобы по нему плакали и лили слёзы. Но я не могу перенести их слёз и боюсь за их нежные сердца, и утешаю их так же, как меня саму утешает Умм Ханафи, и прошу их смириться перед решением Аллаха. Вот почему я освободила эту комнату от старой мебели и перебралась в комнату Аиши. Чтобы эта комната не выглядела покинутой и одичалой, я перенесла туда мебель из гостиной, чтобы пить там кофе, когда мы собираемся вокруг жаровни и долго беседуем, перемежая разговоры слезами. Ничто нас так не занимает, как посещение кладбища. Тогда я лично занимаюсь приготовлением благотворительного угощения для нищих. Может быть, это единственная моя задача, которую я не уступлю Умм Ханафи, как уступила ей всё остальное. Эта дорогая мне, верная женщина заслуженно стала частью нашей семьи. Мы вместе готовим это благотворительное угощение, вместе плачем, и также вместе вспоминаем прекрасное прошлое. Она постоянно рядом со мной, помогает своим духом и памятью. Вчера у нас зашёл разговор о ночах Рамадана, и она принялась говорить о том, что делал мой господин во время Рамадана: о том, как просыпался утром и до самого возвращения к нам был дома для принятия пищи до рассвета. Я же в свою очередь, упомянула о том, как бежала к машрабийе, чтобы разглядеть экипаж, привозивший его домой, и услышать голоса и смех пассажиров — тех самых, что друг за другом отправились на тот свет и предстали пред милосердным Господом, унося за собой прекрасные дни молодости и здоровья. Дай Господи детям долгой жизни и наполни их глаза радостью. Этим утром я видела нашу кошку, что нюхала землю под кроватью, где она кормила своих дорогих котят, которых я раздала соседям, и её грустный сбитый с толку вид надорвал мне сердце, и я закричала из глубины души: „Да наделит тебя Аллах терпением, Аиша!..“

Бедная Аиша: смерть отца возбудила в ней всю её скорбь, и она оплакивает и отца, и дочь, и сыновей, и мужа. Какие же горькие слёзы она льёт! Я сама, испытавшая такую горечь от потери ребёнка когда-то давно, что казалось, моё сердце излило всю свою кровь, сегодня переношу ещё один удар, но уже из-за кончины моего господина. Моя жизнь, которая была полна им, теперь опустела. Из всех моих обязанностей осталась только одна — приготовить самой или собрать в Суккарийе и Каср аш-Шаук благотворительное угощение и раздать в память о нём. Вот и