мороженое, он обдумывал, что скажет Вовке по поводу того, что сам съел две порции, а ему оставил только одну. У фонаря стояли три подростка; у одного из них был такой же белый воротничок, как у Сашки. «Это же Вова» – узнал Сашка. И увидел, что брат пятится от двоих мальчишек, сжав кулаки.
– Нету! Говорю, нету денег! – крикнул он.
Мальчишки были крупнее Вовки.
– Вов! – позвал Сашка.
Чужаки обернулись. Сашка подошёл ближе. Теперь он разглядел их злые глаза. Один ухмыльнулся в сторону Сашки, а другой, коренастый, пнул Вовку. Сашка кинулся на помощь брату, но был схвачен за воротничок. Скорей непроизвольно, чем обдуманно, Сашка сунул в лицо схватившего его подростка мороженое. Вовка, воспользовавшись обстоятельством, ударом в подбородок сшиб с ног коренастого. Его дружок хотел было бежать, вытирая рукавом глаза, но Сашка успел подставить ему ногу, и тот кувыркнулся у уборной. Со стороны вокзала раздался милицейский свисток, и послышался приближающийся звон шпор. Долговязый милиционер схватил за шиворот мальчишек. С дрожью в голосе, наперебой, братья рассказали милиционеру, как всё было.
– Знакомые беспризорники, – строго сказал милиционер и потащил обоих к вокзалу.
– Ты молодец, Сашок! – похлопал брата по плечу Вовка.
Сашка большей похвалы от брата и не желал.
– Матери, – погрозил Вовка пальцем, – ни гу-гу, а то не отпустит больше ни на шаг. Молодчина, брат! – повторил он похвалу. – Теперь будем вместе ходить.
– Везде! – поддержал Сашка. – И ни одна падла нас не тронет!
34
Утром братьям не хотелось подниматься с дивана, но пришлось, потому что пассажиры, которым негде было сесть, возмутились.
– Неужели так здесь и будем околачиваться! – сокрушалась Агафья Кирилловна.
Но этого не случилось. Появилась Ксения, уходившая ненадолго; за ней семенил невысокого роста киргиз. Семья отправилась вслед за ним. Киргиз нёс чемодан, который не стали сдавать в камеру хранения. Шли недолго, и, добравшись до окраины станции, остановились возле домика.
– Здэс вы сможешь нэмножко поживат, – пропел киргиз бархатным голосом и ушёл.
Глиняный пол, белые, как снег, стены, деревянная кровать с горой одеял и подушек, на полу ковёр. На ковёр и село семейство, нуждающееся в отдыхе. Но вскоре появился хозяин, с женщиной; они несли три топчана. По сравнению с вокзалом, это был уют, который позволил семье скоротать время до отправления поезда. Хозяин все дни оставался услужливым. А когда семья садилась в поезд, он перетащил вещи из камеры хранения и занёс их в вагон, потом долго махал прощально рукой. Сашка подумал, что этот киргиз лучше иного родного, но бабушка пояснила, что он поэтому такой, что с матери содрал кругленькую сумму.
До Фрунзе доехали быстро. Стояла глубокая осень, но привокзальная территория утопала в зелени. Сошедшим с поезда пассажирам в нос ударил аромат яблок, смешанный с запахом горячих шашлыков. Семья отправилась в гостиницу. Усилиями Ксении, нашлась комнатка на втором этаже. Деревянные, синего цвета перегородки светились щелями, через которые видно было то, что происходит в другом номере.
Передохнув, неразлучные после известного события братья пошли на базар, что находился недалеко от гостиницы, стоило пересечь дорогу. Здесь увидели они горы из кистей винограда и кроваво-бардовые яблоки, а ещё арбузы пузатые в зелёных тельняшках, и разрезанные гранаты, сияющие внутри, как драгоценные камешки! Но больше всего народу толпилось в стороне, где было, видимо, любопытное зрелище. Сашка решил посмотреть, что там, услышав восторженные крики и хохот. Подойдя к зевакам, он увидел мужика, который водил на цепи медведя. Мишка по незаметному приказу хозяина вставал на задние лапы и изображал танец. Из клетки появилась обезьянка, держа в лапе чашку. Вытянув чашку перед собой, она, как заправский кассир, стала обходить публику, причём стояла перед каждым из зрителей, пока не раздавался стук монеты. И это действо воспринялось как зрелище.
А в это время Вовка, любопытство которого ограничилось осмотру фруктов и по причине этой потерявшего брата, рыскал по рынку в его поисках. Проискав зря, он направился к выходу. У водопроводной колонки, вертелось с полдюжины мальчишек, в центре которых Вовка увидел Сашку, видимо, рассказывавшего что-то смешное, потому что пацаны громко хохотали. Увидев Вовку, Сашка подбежал к нему.
– Где пропал? – грубо спросил старший.
– По базару ходил. Сам-то где был?
– Тебя искал. Что ты, им анекдотец травил?
– Нет. Один киргиз приехал на верблюде, запряжённом в арбу – это так телега называется. Я подошёл ближе, а киргиз говорит: «Не видел верблюдов? Верблюдам нравится, когда их гладят. Хочешь, попробуй». А верблюд лежал, поджав ноги. Я к нему подошёл и стал гладить. Он от удовольствия захрапел, тогда я запустил в его шерсть обе руки. А он как харкнёт! Чуть с ног меня не сшиб слюнями. Едва отмылся. Это я им и рассказывал.
– А не знаешь, почему он в тебя плюнул? Не знаешь? Да потому, что ты нарушил клятву ходить везде вместе.
– Правильно… Мало мне, – вздохнул Сашка.
Глава III. Скиталец
1
Юг северян встретил холодно: уже в гостинице они столкнулись с неприязнью киргизов. Это были всё торговцы. Они по утрам молились, требуя от живущих в гостинице русских: «сидите, не шастайте». Это раздражало Ксению, но она отмалчивалась. Только когда один из киргизов заорал на неё: «Тише, русская тварь!», она подскочила к нему и дала пощёчину. Киргиз от неожиданности растерялся. А как-то четверо местных съели пол бока барана в ресторанчике гостиницы, а уходя, со смехом вытерли о скатерть руки и плюнули на пол. Официантке русской, возмутившейся, пригрозили расправой.
Но не это было главным. Главное – Ксения подругу свою не нашла, которая переехала к кому-то киргизу, а у себя уже давно, как объяснила соседка её, не появлялась.
– Мама, – вздохнула Ксения, – не знаю, что и делать! Смысла нет оставаться. А куда? Не представляю…
Бабка Агафья не удивилась её вопросу, как будто ждала его.
– На родину возвращаться не захочешь, – ответила она. – Разве к Леонтию в Омск? Но нрав у него крутой.
– А в Омске ли он, мам?
– Переезжать не любил. Из-за войны только подался в город.
– В Омск, так в Омск, – решила Ксения. – Как-никак, родной человек.
Ксения сделалась в последние дни раздражительной, всё злило её: и нерасторопность матери, и беззаботность сынов.
– Разбаловались! – заорала она как-то на них. – Беситься да жрать, и никаких забот. У-у, проклятые!
Агафья Кирилловна, услышав это, промолчала, боясь на себя обрушить плохое настроение дочери.
В поезде ехали, экономя каждый ломоть хлеба. «Вся надежда на деда» – шептались братья. По рассказу бабки, брату Семёна исполнилось шестьдесят восемь лет, и он никого не любил. Сашка представил его себе лохматым, с выпученными глазами.
Встретил Омск семью морозом. Но детей стужа не испугала: после Севера минус тридцать – ерунда.
Нашли деда Леонтия быстро. Бабка Агафья, вспомнив, что он работал на железной дороге, расспросила о нём составителей вагонов. И ей сразу показали на
