больше учить не надо, теперь ты сам найдешь ответы на все вопросы. Возвращайся домой и там неси в народ свет Его учения.
Ишан надолго замолчал, прикрыл глаза и стал покачиваться из стороны в сторону, шепча про себя молитвы. Ахметше стало не по себе. Не зная, что делать, он хотел привстать, но ишан жестом остановил его и продолжил:
– Только знай – в тот год, когда меня не станет, в стране произойдут большие перемены, поменяется власть, много людей погибнет… Новой власти мы и вера станем не нужны, ты это прими как положенное, не сопротивляйся. Один ты ничего сделать не сможешь, но веру не предавай, не всегда будет процветать безбожие… – И он впервые за все время жестом привлек к себе, приобнял его, и Ахметша почувствовал необычное тепло, исходящее от ишана…
Дядя Искандер всю дорогу молчал, и потому Салима отдалась своим мыслям. Вот они объехали завод, так местные называли поселок Зигазу, и стали спускаться вниз к реке Зилим. Въехали в красивый сосновый лес, за которым вдали сквозь ветви сосен мельтешили голубые гряды хребта Зильмердак. Тут из-за легких кучерявых облаков выглянуло солнце, озолотив мягкую дорожку среди сосен, зеленые лужайки, усеянные разноцветьем и мягкой зеленой травой. Это было так красиво, что Салима подумала: наверное, именно в таком месте мог спуститься на лошади сам пророк к ее отцу. Она так хорошо представляла себе эту картину, как будто сама была рядом с отцом, держалась за его мягкую ладонь, и тепло от пророка также прошло к ней через руку отца.
Она знала цену этому теплу… Правда, она не застала время, когда отец был муллой. После революции так и получилось, что его служба больше стала не нужна новой власти, и, предчувствуя коренные перемены, он раздал все дорогое имущество родне, нуждающимся. Даже строящийся большой новый дом, срубленный из толстенных бревен лиственницы, отдал брату. Сам остался жить в небольшом доме отца.
До поры до времени его не трогали, но в тридцать седьмом за ним приехали, обыскали весь дом, изъяли книги, бумаги. Предчувствуя такой конец – ведь в округе не выжил ни один мулла и священник, – он мысленно был готов к этому. Еще раньше, не слушая протесты жены, давал советы, как им дальше жить без него, прощался… Увезли его в Белорецк, начались допросы. Но спас его один маленький клочок бумаги, найденный среди изъятых.
Помнил Ахметша, как в двадцать первом году в зимние бураны завалился к ним красный командир части особого назначения по борьбе с бандитизмом (ЧОН). Преследовали они укрывающихся в лесах белогвардейцев. Приняли они командира хорошо, накормили. Но целью его визита были лошади. В тяжелых переходах по горам, по бездорожью, в боях они гибли. И Ахметша прямо из своей конюшни отдал командиру восемь лошадей. Солдаты угнали их, и командир, попрощавшись с хозяином, хотел уйти, уже открыл дверь, но остановился и:
– Есть бумага и карандаш? – И, посмотрев на растерявшегося хозяина, присел прямо у порога на табурет, открыл свой планшет. Долго рылся и, не найдя подходящей бумаги, оторвал от карты клочок и на нем накорябал: «Предъявитель сей бумаги житель деревни Бзяк Салимов Ахметша отдал в распоряжение части особого назначения по борьбе с бандитизмом 8 (восемь) справных лошадей. (Роспись, дата)».
– Держи, отец, больше ничем не могу тебя отблагодарить, но верю, что победим мы всех недобитых врагов и тебе власть большевиков возместит цену этих лошадей.
Эта бумага чудом сохранилась, красный командир геройски погиб в тяжелом бою, а не был репрессирован, и потому только благодаря этой расписке Ахметшу отпустили домой.
До войны они жили еще хорошо. Ахметша устроился работать агентом заготконторы сельхозпродукции. Ездил по всем деревням, принимал от народа шкуры, дикоросы и другое сырье. Но никогда не переставал быть муллой. Народ по привычке шел к нему: и за советом, и для помолвки молодых, звал на имянаречения, на похороны, да и просто для грамотного составления нужного документа. Сколько себя помнила Салима, отец никогда не пропускал время намаза, весь дом в это время затихал, никто не смел мешать молитве хозяина дома. Всегда соблюдал пост – уразу.
Дядя Искандер остановил лошадь, спрыгнул с телеги, отвязал подпругу, и лошадь сама вошла в реку и стала жадно пить кристально чистую воду реки Зилим. Салима осмотрелась – впереди на крутом боку горы располагалась деревушка Учказе. Две улочки вдоль склона, посередине – крутая дорога далее, в Худайбердино. Эта деревня зародилась как поселение углежогов. Вдоль всей реки Зилим стояли склады с готовым древесным углем, вся почва вокруг них была черной, как смола. «И зачем на такой крутизне расположили эту деревушку?» – подумала Салима.
А дядя Искандер уже на другом берегу привычными движениями ловко обвязал оглоблю и заново затянул подпругу, на ходу запрыгнул в телегу. Лошадь, чувствуя близость родного стойла, не ожидая окрика хозяина, сама затрусила домой.
Поднявшись до середины крутого склона, дядя Искандер круто завернул направо, и лошадь недовольно остановилась у коновязи небольшого деревенского магазинчика, у которого на лавке сидели женщины, раскрыв рты слушающие местного краснобая. Тот же, увидев на телеге юную девушку, подбоченился и, смешно пританцовывая на ходу, чем вызвал ухмылки сидящих ротозеев, подошел к дяде Искандеру, подмигивая готовой расхохотаться толпе, развязно, картинно пропел:
– Уважаемый председатель, не молодую ли себе жену везешь домой, а? Что, Хамида енге уже надоела? Смотрю, ты не промах! Какова луноликая красавица!
Дядя Искандер неторопливо привязал уздцы лошади к коновязи, повернулся к краснобаю:
– Смотрю, Юлтый, ты все никак за ум не возьмешься. Отец твой был балагуром, но, слава Аллаху, не прятался за юбками баб и не ерничал, как ты, а геройски погиб на войне. А ты-то когда остепенишься? Смешить баб на завалинке – дело нехитрое! – И, взмахнув в его сторону кнутом, отчего тот отпрянул и чуть не упал, споткнувшись о лежащее полено, строго сказал: – Эта, как ты успел заметить, красавица, чтоб ты знал, – дочка самого муллы Ахметши…
Юлтый дернулся, выпрямился, медленно повернулся к телеге, и на его уже осмысленных глазах появились слезы. Он, приложив руку к сердцу, степенно поклонился Салиме и произнес уже совсем другим голосом:
– Дочка муллы Ахметши… Хочу, чтобы ты знала, – всю мою семью во время войны от голодной смерти спас твой отец… – И молодой человек, не сдерживаясь, всхлипнул, вытер рукавом слезы, смачно высморкался и продолжил: – В сорок четвертом мы все лежали без сил, даже огонь развести в печи было некому… Тут заходит твой отец, по заведенному обычаю объезжавший все дворы. Увидев нас, обессилевших, занес дрова, растопил печку, поставил на плиту кастрюлю со снегом и занес овечьи потроха…
Помнила Салима
