ты меня и держишь у десницы своей, великий князь.
– А я не уверен… Нет, не в тебе, ты Киеву служишь прилежно, то ведомо всем. Меня страшит Господня немилость, и покарает нас Всевышний так, как не карал ещё никогда. За гордыню и жадность, мздоимство и попрание веры православной! – Он стукнул кулаком по столу. – За то, что из людей мы превращаемся в рогатое стадо. Таков наш Киев нынче, Ваня. Лихо степное поглотит нас.
Он торопливо налил мёд себе в чашу и выпил залпом.
Сел в кресло, уткнулся затылком в спинку, отдышался.
– Крику и воплей в нас много, а умения воевать недостаёт… Далее. Испроси у князя дозволения и встреться с другом своим Олёшей Поповичем. И передай ему слово моё…
На недоумевающий взгляд Ивана Дмитриевича великий князь ответил:
– Думаешь, я и вовсе в бдениях у иконостаса весь ум свой растерял и ведать ничего не ведаю? Ведаю. Про дружину русских витязей и про то, что и ты в дружине той состоишь. То доброе дело для всей Руси. В Европе всякие засранцы объединяются в рыцарские ордена и пугают смердов крестом на спине, бахвалятся не в меру да безоружных режут с восторгом. Наши витязи гораздо опасней и умением, и молчанием…
Воевода Иван Дмитриевич почтительно склонил голову перед великим князем киевским. А тот продолжил:
– Передай Олёше, что жду его со всей дружиной витязей… Нам нужна будет разведка по всей степи, и твоих людей попросту не хватит. Да и подмогти нашим ратникам не грех. Сберётся много, а толку – чуть. Пусть послужат витязи – не мне, не Киеву, а всей Руси. Грядёт бедствие на неё, ох грядет! Я чаю, что слово великого князя киевского для Олёши – не пустяк.
– Слову твоему он внемлет, – искренне отвечал воевода.
– Возьми десяток верных людей и поспешай… Мало, понимаю, путь не близок, но боюсь, что людишки-то верные мне здесь могут понадобиться. А эту половецкую погань – Яруна – я подержу в сенях. Чаю, он тоже после Киева наряжен во Владимир…
«Настоящая жемчужина Руси Залесской! – восклицал владимирский летописец Павел. – Ежели на юго-западе русских земель главенствующую роль играл Киев, то северо-восток украшал дивный град Владимир».
Киевские названия у местных пригородных речек: Лыбедь, Ирпень, Почайна – появились оттого, что сюда переселялось множество людей как из раздираемого усобицами Приднепровья, так и из самого Киева.
Строитель городов Юрий Долгорукий, желая подтвердить всё возрастающее значение города Владимира, повелел на самой высокой точке края южных склонов городской горы к западу от крепости Мономаха поставить новый княжеский дворец с белокаменной церковью Георгия Победоносца.
Случилось это в год 1157 – год кончины Юрия Владимировича, так что храм покровителя высокого княжеского рода вполне мог сойти ему добрым памятником.
Князь Андрей Боголюбский истово любил град Владимир, безмерно украшал его и «устраивал». Появляются новые крепостные валы, которые защищают новостроения – к западу и востоку от крепости Мономаха, – Средний (Печерний) город, у подножия которого Волжские ворота с выходом на клязьминскую пристань.
Успенский собор – одна из главных достопримечательностей города – заложен в 1158 году, находился при въезде и олицетворял собой всё возрастающую силу и мощь города, его «молитвенную крепость».
Князь Всеволод Юрьевич продолжил дело брата. Он умножил великолепие города. При нём княжеский двор перенесли в Средний город и поставили его с южного краю, рядом с двором епископа. Здесь же в конце XII века соорудили пышный каменный дворец с придворным Дмитриевским собором. Мастера построили каменную стену владимирского детинца с боевыми воротами, ограждающую княжеско-епископскую резиденцию от самого града. Тогда же на юго-восточном углу Среднего города основывается княжеский Рождественский монастырь с белокаменным собором, образующий как бы вторую внутреннюю крепость. В северную часть Среднего города, куда обращались грозные боевые стены детинца, переводят владимирское купище, где наследник Всеволода князь Константин построил в 1218 году небольшую церковь Воздвижения.
Небольшой конный отряд остановился на высоком холме.
– Ну, слава Тебе, Господи! – сказал старший, это был киевский воевода Иван Дмитриевич.
Все сняли островерхие шеломы и размашисто перекрестились на церковные купола, обозначившиеся на горизонте.
Стоял небольшой морозец, при котором воздух всегда чист и прозрачен, а снежная корка сочно хрустит под ногами.
Стольный град Владимир отсюда хорошо просматривался. Круглые и покатые кровли боярских теремов чередовались с башнями колоколен, монастырскими стенами, жёлтыми луковичками церквей.
Особенно выделялись пять золотых куполов собора Успения Пресвятой Богородицы и одноглавый, мощный – Святого Дмитрия: любимые храмы Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо.
Иван Дмитриевич и ранее бывал во Владимире, сопровождая Мстислава Старого на вокняжение Юрия Всеволодовича в 1218 году, случившееся сразу после кончины его старшего брата Константина.
Тогда воевода впервые поразился писаной красотой новой столицы Руси, поразился невиданному преображению её Северо-Восточного края.
Тогда же познакомился и сдружился с Александром Поповичем, Добрыней Златым Поясом, Тимоней Рязанцем, многими другими северными витязями.
«Если бы всё зависело только от воевод, – думал Иван Дмитриевич, – то русские княжества, ныне разрозненные, а подчас и враждебные одно другому, давно превратились в единое государство – сильное и крепкое. И вот тогда всякие литвины, угры, немцы или ляхи устали бы бегать к нам на поклон».
Город Владимир виделся ему вновь образованным центром такого соединения, а потому был приятен и мил сердцу и очень напоминал родной Киев, по образу и подобию которого он и был сотворён.
Сейчас стены, валы и рвы засыпало снегом, но и это нравилось суровому воеводе, потому что придавало какое-то дополнительное обаяние всей открывающейся картине великого города, расположенного на нескольких холмах.
Зазвонили колокола на звоннице пригородного Воскресенского монастыря, который лежал справа по дороге, на крутом берегу Клязьмы-реки, словно приветствуя киян.
Им согласно стали вторить колокола Рождественского монастыря, церковь Воздвижения, церковь Спаса в Новом городе, другие владимирские храмы.
– Сколь дивен сделался ныне стольный град Владимир! – с восхищением, но и печально сказал Иван Дмитриевич. – Каким стал!
Будучи природным киянином, он с пронзающей болью воспринимал постепенное низложение, разорение и унижение родного города; ненавидел его бездарных правителей, за алчность свою и властолюбие растерявших то, что было завещано истинными создателями и радетелями земли Русской.
– Гриша, – позвал десятника, – а ты знаешь, что у них здесь и речушка есть по имени Лыбедь, и ворота, к которым сейчас едем, называются Золотыми?
– Совсем как у нас, – улыбнулся Гриша, – только холодно…
За городом начиналась снежная заваруха.
У Золотых ворот толпились любопытные посадские люди.
