против мусульман, сколько измученным распрями религиозных фанатиков вообще. Мать Кедарната очень расстраивала его безучастность.
– Какой-то местный пуджари [191] отыскал лингам Шивы в Ганге, – сказал Кедарнат, – предположительно, он был из храма Чандрачур, «великого храма Шивы», как они говорят, что был снесен Аурангзебом. На колоннах мечети есть части индуистской резьбы, значит она, наверное, была сделана в каком-то разрушенном храме бог знает как давно. Осторожно, гляди под ноги! – (Хареш едва не вступил в собачье дерьмо. Он был обут в хорошую пару темно-бордовых брогов [192] и очень обрадовался, что его вовремя предупредили.) – В любом случае, – продолжал Кедарнат, улыбаясь ловкости Хареша, – радже Марха принадлежал дом, который стоит – вернее, стоял – за западной стеной мечети. Он разрушил его и строит там храм. Новый храм Чандрачур. Этот раджа настоящий сумасшедший. Поскольку он не может разрушить мечеть и построить храм на исходном месте, он решил построить на западе и установить там лингам в святилище. Для него большая забава думать, что мусульмане будут пять раз в день кланяться лингаму Шивы.
Заметив незанятого велорикшу, Кедарнат сделал ему знак, и приятели сели к нему.
– В Равидаспур, – сказал он, а затем продолжил: – Ты знаешь, какими бы нежными, духовными людьми мы ни казались, на самом деле любим вымазывать другим людям носы собачьим дерьмом, тебе так не кажется? Конечно, я не могу понять таких людей, как раджа Марха. Он воображает себя новым Ганешей [193], чья божественная миссия в жизни состоит в том, чтобы привести армию Шивы к победе над демонами. И все же он крутит любовь с половиной мусульманских куртизанок города. Когда он закладывал фундамент храма, погибло два человека. Не то чтобы это что-то значило для него – вероятно, в свое время в его собственном штате было уничтожено раз в двадцать больше. Так или иначе, один из двоих погибших оказался мусульманином, и тогда муллы подняли черные флаги на воротах мечети. И если ты приглядишься, то увидишь, что даже на минаретах есть флаги поменьше.
Хареш обернулся, чтобы посмотреть, но внезапно велорикша, который набирал скорость под гору, столкнулся с медленно движущейся машиной, и они резко остановились. Машина ползла по многолюдной дороге, и никто не пострадал, но пара спиц велосипеда погнулась. Рикша-валла, на вид худой и безобидный, спрыгнул с велосипеда, взглянул на переднее колесо и злобно стукнул в окно машины.
– Дай мне денег! Фатафат! Немедленно! – крикнул он.
Водитель в ливрее и пассажиры, две женщины средних лет, явно удивились этому внезапному требованию. Водитель чуть пришел в себя и высунул голову из окна.
– С чего это? – крикнул он. – Вы как угорелые неслись по склону. Мы даже не двигались. Если ты хочешь окончить жизнь самоубийством, должен ли я платить за твои похороны?
– Деньги! Быстро! Три спицы – три рупии! – сказал рикша-валла резко, словно разбойник.
Водитель отвернулся. Рикша-валла рассердился еще больше:
– Ты, скотина! Некогда мне с тобой спорить! Если не заплатишь мне за ущерб, твоей машине не поздоровится!
Водитель, наверное, ответил бы какими-нибудь оскорблениями, но поскольку в машине сидели его наниматели и они нервничали, он оставался скуп на слова.
Мимо проехал еще один рикша-валла и ободряюще крикнул:
– Правильно, брат, не бойся!
Вокруг успело собраться человек двадцать зевак.
– Ох, заплати ему – и вперед! – сказала одна из дам с заднего сиденья. – Слишком жарко спорить.
– Три рупии! – повторил рикша-валла.
Хареш уже собирался выпрыгнуть из кузова рикши, чтобы положить конец этому вымогательству, когда водитель машины внезапно бросил в рикшу монету в восемь анна.
– Возьми это и отвали! – сказал водитель, уязвленный до ярости своей беспомощностью.
Когда машина уехала и толпа рассеялась, рикша-валла запел от восторга. Он наклонился и выпрямил погнутые спицы. Через двадцать секунд они снова были в пути.
4.4
– Я всего пару раз был у Джагата Рама, так что мне придется уточнить дорогу, когда мы доберемся до Равидаспура, – сказал Кедарнат.
– Джагат Рам? – спросил Хареш, все еще думая о случае со спицами и злясь на рикша-валлу.
– Сапожник, мастерскую которого мы собираемся увидеть. Он из джатавов. Раньше был одним из корзиночников, о которых я тебе рассказывал. Тех, которые приносят свою обувь на Мисри-Манди, чтобы продать любому торговцу, который захочет купить.
– А сейчас?
– Теперь у него есть своя мастерская. Он надежен, в отличие от большинства сапожников, которым становится плевать на сроки и обещания, если у них в кармане заведется немного денег. У него большой опыт. И он не пьет – много не пьет, во всяком случае. Я попробовал дать ему небольшой заказ на несколько десятков пар, и он отлично выполнил работу. Теперь он может нанять двух-трех человек, помимо собственной семьи. Это помогло и мне, и ему. И возможно, ты захочешь увидеть, соответствует ли качество его работы вашим «кокковским» стандартам. Если да… – Кедарнат оставил вторую часть предложения висеть в воздухе.
Хареш кивнул и ободряюще улыбнулся.
После небольшой паузы Хареш сказал:
– Сейчас, когда мы ушли из переулков, стало жарко. И пахнет хуже, чем на сыромятне. Где мы? В Равидаспуре?
– Еще нет. Это с другой стороны железной дороги, и там пахнет не так уж плохо. Да, тут есть участок, где заготавливают кожу, но это не полноценная сыромятня, не как та, что на Ганге…
– Может, нам стоит спуститься и посмотреть? – с интересом сказал Хареш.
– Но здесь не на что смотреть! – возразил Кедарнат, прикрывая нос.
– Ты бывал тут раньше? – спросил Хареш.
– Нет!
Хареш засмеялся.
– Стой! – крикнул он рикша-валле.
Не обращая внимания на протесты Кедарната, он вынудил его спешиться, и они вдвоем зашли в лабиринт зловонных троп и низких хижин, обращенных к дубильным ямам.
Грязные тропинки внезапно оборвались на большом открытом пространстве, окруженном лачугами и испещренном круглыми ямами, вырытыми в земле и выложенными затвердевшей глиной. Отовсюду поднимался ужасный смрад. Харешу стало дурно. Кедарната чуть не вырвало от отвращения. Солнце палило нещадно, и от жары зловоние становилось еще хуже. Некоторые ямы были заполнены белой жижей, другие – коричневой кожевенной бурдой. Темные тощие мужчины, одетые в одни лунги, стояли по бокам от ям, соскребая жир и щетину с кучи шкур. Один из них стоял в яме и, казалось, сражался с громадной шкурой. Свинья пила из канавы с застоявшейся черной водой. Двое детей с грязными, спутанными волосами играли возле ям. Стоило им увидеть незнакомцев, они мгновенно замерли и уставились на них.
– Если ты хотел увидеть весь процесс с самого начала, я мог бы отвезти тебя туда, где с мертвых буйволов снимают кожу
