что ваш жених делает в Польше? — спросил Домет у Матильды.
— Командует ротой охраны в каком-то лагере. Пишет, скука страшная, ни танцев, ни вечеринок — только работа. Ой, Эльзи, ты же еще не видела, что он мне прислал к Новому году! Идем в спальню, покажу.
Подруги подошли к двери спальни, из-за которой доносились приглушенные стоны. Матильда приложила палец к губам и резко рванула дверь. Раздался женский визг, ругательства, и полуголая парочка выскочила в коридор. Подруги вошли в спальню, Матильда заперла дверь и достала из нижнего ящика комода саквояж.
— Смотри!
У Эльзы дух захватило: в саквояже лежали жемчужные ожерелья, золотые кольца, золотые цепочки, золотые серьги, золотые монеты и даже золотые коронки.
— Откуда это? — выдохнула Эльза.
— Я же тебе сказала, Альфред прислал к Новому году. А это тебе от меня, — и она вынула из саквояжа золотое колечко с бриллиантиком. — Бери, ты же давно такое хотела.
— Ой, это мне?! Я сейчас умру! Тилли! — Эльза бросилась Матильде на шею, потом надела колечко и не могла от него оторваться. — Красота! А откуда у Альфреда такая куча драгоценностей?
— Не знаю. Говорят, в Польше все безумно дешево. Один из его офицеров в отпуск приехал и привез. А это для родителей.
Матильда показала на коробку, набитую серебряными безделушками.
— Ну, конечно, твой Альфред — доктор искусствоведения. Кому как не ему знать толк в красивых вещах, — сказала Эльза и снова посмотрела на колечко.
— Ты пока спрячь в сумочку, — велела Матильда, — чтобы наши не пялились. Ну, иди, иди к своему арабу!
— Дурочка, ты что, обиделась? Хочешь, я тебе его на ночь оставлю?
— За колечко? — съехидничала Матильда. — Шучу-шучу, — и она ласково погладила саквояж.
Пока Эльзы не было, Домет разговорился с сидевшим напротив него актером, которого все называли Грег. Жеманные манеры и подведенные глаза Грега не оставляли сомнений в его наклонностях. Он рассказывал о своем близком друге, который служит в России в какой-то зондеркоманде.
— Мой друг пишет, что никогда в жизни не видел столько евреев. Они ему уже во сне снятся. Представляете, какой ужас!
— Ерунда это, а не ужас, — сказала сидевшая рядом кудрявая красотка, похожая на болонку. — Подумаешь, евреи! Зато в этой России все даром. Оттуда шлют потрясающие посылки! Моя соседка получила от сына две собольи шубы и такой бриллиантовый кулон — помрешь от зависти.
— Да, да, — вступила в разговор крашеная актриса на амплуа роковых женщин, — мой брат из Франции посылал родителям всякую мелочь, а из России прислал кучу дорогих вещей, да еще и любимую сестричку не забыл. Вот, посмотрите. — Она показала золотой медальон с выложенными из маленьких изумрудов закорючками.
Соседка захотела посмотреть и протянула руку.
— А что это за иероглифы? — спросила она.
— Это не иероглифы, а буквы, — ответила роковая женщина.
Медальон пошел по кругу.
— А какой это язык? — спросили с одного конца спала.
— Китайский! — отозвались с другого конца.
— Брат написал, что этот медальон из древней Персии, — сказала роковая женщина. — Значит, древнеперсидский.
Когда подошла очередь Домета, он взял медальон — и вздрогнул.
«Лина! Две буквы! Слово „хай“, в котором вся жизнь. Слово есть, а Лины нет».
— Боюсь вас разочаровать, но это не древнеперсидский, — сказал Домет.
— А какой же? — недовольно спросила роковая женщина.
— Древнееврейский.
В комнате наступила тишина.
— Господа, господа! — Матильда влетела в гостиную очень вовремя. — Что вы тут сидите как на похоронах? До полуночи осталось всего десять минут! Наливайте!
— Подарки! — крикнул кто-то, и гости хором подхватили:
— По-дар-ки! По-дар-ки!
Обмен новогодними подарками — дело святое, и все бросились их доставать из карманов и сумочек.
Домет подарил Эльзе изящный дамский портсигар, а она ему — кожаное портмоне с тиснением. Матильде Эльза подарила шелковый шарф с бахромой.
— А ее подарок я вам покажу дома, — многообещающе сказала Эльза, прижимаясь к Домету.
Когда часы начали бить двенадцать, Домет почувствовал на губах жаркие губы Эльзы. Ее поцелуя хватило до двенадцатого удара. Вокруг все целовались, бросали друг в друга конфетти. Потом завели патефон и пошли танцевать.
— Господа, — крикнул кто-то, — давайте снова выпьем за здоровье нашей очаровательной хозяйки дома!
Все потянулись с бокалами к Матильде.
— Вот вернется Альфред, и мы поженимся, — объявила разрумянившаяся Матильда. — Приглашаю всех на свадьбу.
В ответ грянуло: «Ур-р-р-р-р-р-р-р-а!»
У Домета голова пошла кругом. Все уже были его закадычными друзьями. С Евреем Зюссом, то бишь с народным артистом Германии Краусом, он даже выпил на брудершафт.
— Азиз, ты — отличный парень, хоть и не немец! — гаркнул Краус.
— А ты, Вернер… — Домет хотел что-то сказать, но забыл и просто расцеловался с Краусом под завистливым взглядом Грега.
Домет с Эльзой возвращались со встречи Нового года в два часа ночи. Шел снег, под фонарем кружились снежинки, и становилось легко на душе. В лунном свете серебристое платье Эльзы поблескивало из-под шубки, как хвост русалки. Домету больше не было так одиноко, и он нежно обнял Эльзу. В доме, мимо которого они проходили, распахнулось окно, и оттуда послышалось:
Возле казармы, в свете фонаря,
Кружатся попарно листья сентября.
Ах, как давно у этих стен
Я сам стоял,
Стоял и ждал
Тебя, Лили Марлен,
Тебя, Лили Марлен [23].
Такси выскочило из-за поворота и со скрипом остановилось рядом с ними. Домет усадил Эльзу и сел рядом с ней.
— С Новым годом! — сказал Домет пожилому таксисту.
— И вас также, — ответил таксист. — Куда едем?
Эльза назвала адрес и уткнулась Домету в грудь.
Выйдя из такси, они поднялись по лестнице. Эльза не держалась на ногах, и Домет ее почти нес. Он достал из ее сумочки ключи, отпер дверь, довел Эльзу до спальни, уложил на кровать и пошел в ванную сполоснуть лицо холодной водой. Когда он вернулся, она уже заснула.
«До чего же она хороша!»
Эльза что-то пробормотала. Домет наклонился к ней и едва разобрал:
— Раздень меня.
Отпуск Домета пролетел так же быстро, как всякий отпуск. Муфтий вернулся в полном восторге от того, что он увидел собственными глазами. Крематорий в Освенциме произвел на него сильнейшее впечатление, и он начал очередное обращение к арабам Востока такими словами: «О, мусульмане! Во имя Аллаха убивайте евреев! Поодиночке и всех вместе!»
Писавшему под его диктовку Домету стало не по себе, а муфтий ходил по комнате, перебирая четки, и вспоминал карту, которую ему показал Эйхман.
Закончив очередное обращение, муфтий начал диктовать письмо Гиммлеру:
«Рейхсфюреру СС, министру внутренних дел Генриху Гиммлеру,
