взирали на него из загона. Пальцы выбивали по цевью нервную дробь. Когда оратор выдохся, Волга устало заключил:
– Посмотрим…
* * *
Петрович весело объявил:
– Граждане неосужденные, с вещами на выход! Первые пятнадцать человек улетают домой. В объятия родного правосудия. Все – через больничку, чтобы без вшей и Эболы. Граждане Эрэфии, Родина помнит о вас. – Он захохотал чистым раскатистым смехом доброго человека. – Волга!
– Здесь.
– Выводи.
Зазвучали по списку заковыристые фамилии. Косматые бородачи потянулись к КамАЗу, шурша нехитрым барахлом. В руках пакеты-майки, школьные мешки для сменной обуви с картинками вселенной «Марвел». Оживились, загыркали шутки, заблестели глубоко утопленные глаза.
– Грузимся, грузимся, – подбадривал офицер. – Волга, не тупите, помогайте. Как этот одноногий в кузов залезет? Вещи, вещи не забываем! Еще одно замечание, граждане бандиты. В дороге кормить не будут. Пожрете на больнице. Тут недалеко…
Марат оскалил клыки:
– Как скажешь начальник. – И, поймав пасмурный взгляд Волги, добавил шепотом: – Вы слабые, русские. Вас не спасут ни танки, ни самолеты. Мы их отберем. – Он показал себе на сердце. Но Волга закинул его пакет в кузов и ответил со сталью в голосе:
– Счастливо долететь.
– Береги себя, Волга.
Водитель закрыл кузов и опустил полог тента. Волга одними глазами подтвердил: «Едем», – и направился к эскортному «УАЗу-Патриоту». В небо из кузова смотрит ствол «Утеса». Празднично блестит патронная лента, МДЗшные пули пялятся на духов собачьими залупками. Стрелок лениво затягивается сигаретой, каска висит на сгибе локтя, раскачиваясь, как лукошко для грибов. Волга дождался, когда офицер в маске займет штурманское место, и скомандовал в рацию: «Поехали». Колонна тронулась. Ехали чуть больше часа. КамАЗ остановился. Петрович скомандовал:
– Шабáшь! – и конвой начал вытаскивать бедолаг из кузова. Жизнерадостный офицер не затыкался: – Вещи не забываем. Трусы-носки. Ах да – вы же трусов не носите…
Моджахеды сбились в кучу, недоуменно рассматривая пустыню.
– Почему остановились? Больница где? Поссать, что ли?
Офицер хохотнул:
– Герои не ссутся, а справляют нужду. Не, ссать не будем, лечить будем. Больница здесь, приемный покой. Волга, – подозвал он, став неожиданно подчеркнуто серьезным. – Работай, дорогой, не томи.
Бармалеи загнанно переглядывались, вцепившись в пакеты и мешки. Вдруг потянул ветер, подхватывая рой мух и трупный смрад. Протяженная канава вдоль старого редута изрыгнула накопившуюся гниль. Она, обволакивая людей, поволокла их к яме. Под удары прикладов.
– А-а-а, – выдохнула обезумевшая толпа. – Не надо-о-о.
Кто-то кричал, хватался за руки, ноги. В ответ – тычки стволами, штыками, плетьми отрывистого мата. Лишь трое сохраняли над собой контроль, шли на собственных ногах. В конце концов вся цепочка собралась над бездной.
– Добро пожаловать, муфлоны. – В голосе Петровича ни тени прежней веселости. Группа аду смешалась, сбилась бесформенной кучей: стоящие, ползающие, гордые, умоляющие. Злое шипение проклятий на родном языке, причитания на трудно различимом русском. Все…
– Встать!
Петрович снисходительно успокоил:
– Оставь, пускай. Ну, что же, как говорится, работайте, братья.
Группа развернулась цепью, в центре УАЗ с «Утесом». Оператор, наведясь, косился на офицера. Первые осмысленные слова прозвучали из уст Марата:
– Что за понт, командир? Говори, что надо. Зачем этот цирк? – Было видно, как он пытается совладать с голосом. Выдавала лишь легкая дрожь в окончаниях, будто не хватало воздуха. – Все сказали, что могли. Что тебе надо? Связи?
Глаза в прорезях балаклавы охолодели:
– Не кипишуй, мясо. Какие у тебя связи?
Марат вдруг увидел что-то такое, отчего поплыл.
– Я готов сотрудничать. – Лицо белое, пытающееся все еще сохранять остатки невозмутимости, колени бьются с большой частотой. – Ячейки, подполье в Рашке…
– В России, – прервал его Волга и с кривой усмешкой поставил точку. – Кончай.
«Утес» и десять автоматов ударили одновременно.
Али
Бледное светило прижмурилось сквозь облака. Напротив, за ущельем, подвывал мулла. Ветер ломал молитву в рваный пунктир: звуков, начал, окончаний. Рядом, под тенью бронированного «джиэмси» 27, садыки колдовали с чайником, рюмками и трубочками – зрело мате. Не стреляли. Сотни глаз – вражеских и своих – одновременно щурились на одинаковое солнце, люди выползли из-под серых одеял и сладко причмокивали сладким кофе с кардамоном под запах оливковой щепы. Через час аду накинут тройку мин, они хлопнут в садах опустевшей деревни. Садыки азартно запустят «дошку», запляшут вспышки МДЗ по хребту, что разрезает дорогу на Аль-Шариф. Затяжная перепалка поднимает настроение. Повоевали…
Али жаждал сна. Немудрено – тепловизор «Пульсар», фантазия и пулемет сражались всю ночь. Али жег длинными очередями по роящимся точкам. Бдительность переполошила всех, включая «Каракум». Подоспела арта, садыки залили ущелье трассерами. Но. Здравый смысл прилетел в виде БПЛА, «птица», провисев час над «помойкой», противника не обнаружила. Замолкли минометы, угомонились союзники, но Али продолжал бой: грохочет пулемет, прыгает на сошках, калится, брызгая искрами. Звенят о бетон фрагменты ленты. Вспышки стробоскопа вырывают мертвые углы и стеклянные глаза стрелка. Спас Чук.
– Алик! – Ноль внимания. Пулеметчик довернул ствол и просверлил темноту длиннющей очередью.
– Пустой! – известил он.
– Стоп стрельба!
Али вздернул брови:
– Они прут, Чук! Они прут!
– Где тепляк?
Али всунул в подставленную ладонь «Пульсар», а сам, отпрянув от пролома, вжался в дальний угол. В угольной темноте светились округлившиеся глаза.
– Они прут, тридцать метров!
Чук молча приложился к наглазнику. Качнул влево-вправо и вдруг захохотал.
– Ебать, Алик, это мыши.
* * *
Лис вскрывал Обжорку, продуктовый ящик. Шуруповерт туго отрабатывал севшей батареей. Заметив Али, он выпрямился и, потянувшись, укусил:
– Повеселил, Алишка. Пируэт с подливой.
– Не свисти, Лис. – Али поставил «Печенег» 28 под ноги, присел на корточки, открыл крышку ствольной коробки, снимая ленту с подачи. – Курить есть?
– Алишка, чисти дуло. – Лис вонзил жало инструмента в следующий шуруп.
– Достал, Лис, – огрызнулся Али. Неожиданно оживился: – О, Тень!
– О, Алишка! – хохотнул Тень. Правой рукой он поливал мутную воду из баклажки на левую ладонь, свернутую лодочкой, и умывался увлеченно, как кот.
– Огонь есть?
– Море огня, братан. – Тень показал пустой бутылкой на пулемет, намекая на ночной бой.
– Тень, хотя бы ты… – взмолился Али.
– Гы, – ответил Тень, после короткого взмаха пластиковая бутылка сорвалась и, сверкнув ломаными гранями, исчезла за бруствером. – Даванул повидлы.
– Яблочного, – уточнил Лис.
– С костями, – подключился Тень.
– Братик, дупу не порвал? – поглумился Лис.
– Да пошли вы.
Лис открыл ящик. На свет появился ополовиненный пакет гречки. Али наконец взорвался:
– Лис, ты заебал. Что вы ржете? Я откуда знал? Смотрю в тепляк, а там движение, лезут толпами из-за кустов и все ко мне. Я, блин, тепляк второй раз в жизни видел…
– Первый продал? – встрял Тень. – Ты же прапором был?
– Ы-ы. – Али рассвирепел до потери речи.
– Алиша, да забей. – Лис подошел к нему и примирительно похлопал его по плечу. – В натуре, смешно ведь получилось. Сегодня ты наложил, а завтра…
– Ты, – покатился со смеху Тень.
– Тень, заебал! – Алик рывком схватил пулемет и, грохоча коробом, скрылся в жилых руинах. Из темного проема сквозь прострелянный полог неслось злобное кавказское бормотание.
* * *
День шла позиционная перепалка. Блуждающая «зушка» духов накинет пару очередей, и под треск зенитных снарядов садыки оживляют танк. Брошен мате, крики офицера, на погонах которого блестят орлы в натуральную величину, выгоняют усталую машину. Шарашит выстрел, и – мгновенный откат. Через час все повторялось. «Зушку» искали, но аду большие выдумщики – ни разу не повторялись. Танковые снаряды усугубляли разруху на той стороне. Пустое. Война идет, боевые капают, кипит мате. Свист осколков, щелчки шрапнели входят в привычку.
Старый замер на пороге, привыкая к темноте. Потрескивают дрова, отбрасывая через щель заслонки оранжевые блики. Мелькают коконы спальников, пятки, ботинки, задранные подбородки, ботинки, рюкзаки.
– Подъем, парни.
В дальнем углу зашевелился Чук:
– Что случилось?
Старый выдержал паузу, все тщательно взвешивая. Потом коротко огорошил:
– Садыки открыли фланг.
– В смысле? – Проснулись даже те, кто притворялся. Забурчали, закашляли.
– Что, бля, за фигня!
– Слабозадые.
– Когда?
– Час назад, – машинально отозвался Старый, но, будто спохватившись, уточнил: – Комбат маякнул,
