подсвечник, каждая безделушка показывали ей язык. Дразнили: уюта захотела? Дом свой захотела? Вот тебе уют!
И ходила Елена уже по собственному дому бочком, на цыпочках. Чтобы не будить их.
Дом у неё был. Ведь был же. Она ведь хотела? Теперь у неё было вдоволь платьев: шёлковых, кисейных, из лучшей тонкой шерсти. Много шляпок: соломенных, шёлковых, пуховых. Были муфты и шали. Туфли и ботинки. Накидки и боа. Как она и хотела. Только шляпки пахли чужими волосами. Платья — чужими подмышками. Боа и шали — чужими духами.
Ах, она хотела не этого?
— Вы готовы? — Господин Егошин не повернулся, когда она вошла.
Перед ним лежали чужие векселя. Он раскладывал их на три стопки. Требовать оплаты немедленно. Перепродать по двадцати копеек за рубль. Убрать в сейф. Елена молча остановилась у двери. Он нехотя обернулся. Оглядел шёлковое платье, расшитое серебряными цветами, шаль. Лицо несколько смягчилось: он был доволен.
— Не так плохо. Запудрите синяк, — приказал. — Я хочу, чтобы у губернатора вы блистали.
Елена потащилась обратно в свой будуар. Осела в кресло, примяв подол. В зеркале отразилось тупое лицо, чуть скошенное набок. Скула как слива. Двигаться не хотелось. Елена раскрыла пудреницу. Посидела, тупо глядя на оседающее облачко пудры, собирая силы для следующего неимоверного подвига. Собрала. Взялась за пуховку. Опять тупо остановилась. Дверь скрипнула. Сердце её дико забилось, глаза уставились в зеркало.
Господин Егошин улыбался. Рука за спиной.
Елена сухо сглотнула. Стучало в висках.
Господин Егошин с той же улыбочкой вынул из-за спины бриллиантовое колье и маленькую диадему.
Воткнул ей диадему в причёску.
От колючего холода бриллиантов на груди Елена вздрогнула. Муж подтянул колье повыше. Как на витрине.
— Вас впервые увидят в обществе в качестве мадам Егошиной, — говорил он её отражению.
Елена глядела не на него. Колье высунуло ей свой беленький язычок: мол, получила?
Егошин наклонился к самой шее Елены, перекусил нитку. Бросил бирку на пол — в голосе, в лице его было самодовольство владельца:
— Я хочу, чтобы на этом бале вам все завидовали.
Металл уже впитал тепло кожи. Тяжесть его больше не давила. Елена скосила глаза вниз. Казалось, от груди её поднимается искристый бриллиантовый дым.
Он стоял как завеса перед ней. Через неё можно было смотреть на мир. И ничего не видеть.
— Господин и госпожа Егошины! — гаркнул форейтор, когда она ступила на лесенку кареты.
Елена не сразу поняла, что это — о ней. Егошин нетерпеливо дёрнул её за руку. Она едва не оступилась.
Но уже на крыльце губернаторского особняка ощутила, что быть за этой завесой — совсем не то же самое, что не быть.
Лакеи ещё никогда не кланялись ей так низко. Господа не улыбались так широко. А дамы — так завистливо.
Бриллиантовое облако шло впереди неё. Его прикосновение преображало всех встречных.
— Милая Элен, — порхали объятия и поцелуи. — Поздравляю! Мои поздравления! Вы не уехали в свадебное путешествие?
— Мы собираемся, — с поклоном отвечал Егошин. — В Париж. Оттуда в Италию.
— О.
И Егошин вёл её дальше.
— Милая Элен! Поздравляю!
— Мы собираемся. В Италию. И в Париж.
Она плыла в бриллиантовом дыму — от одних знакомых к другим, от одного залпа поцелуев и поздравлений к другому, и постепенно ей стало казаться, что она не так уж несчастлива.
— Дорогая Елена, — с улыбкой протянула ей руку госпожа Облакова, — я так за вас рада и от души поздравляю.
Рядом сверкал улыбкой, эполетами и орденами её муж-генерал. Натянутые улыбки, тренированно-любезные лица теперь уже не могли её обмануть. Как не обманывал великолепный наряд и жемчуга, которые были в этот вечер на Облаковой. Как не обманывал мундир, в который был затянут её муж.
«А что именно скрывают они?» — с любопытством думала Елена. Ибо больше не верила, что есть на свете такой брак, в котором нет постыдных секретов.
— Простите, что? — Очнулась. — Ах, это? — Прикоснулась перчаткой к скуле: — Ухаб на дороге. Перевернулась коляска.
— Какое несчастье, — кивнула сочувственно госпожа Облакова. — Счастливо обошлось.
— Госпожа фон Бокк в прошлом году перевернулась в карете, сломала рёбра, — вставила рядом какая-то дама.
— Дорогая, — тут же продел её руку в свою Егошин, — идёмте, господин губернатор желал увидеть мою супругу.
Но губернатору было не до них.
Егошин дальнозорко разглядел, что лысина его слишком уж красна. И притормозил свой павлиний ход. Поднялся на цыпочки, чтобы разглядеть, кто был причиной смятения.
Перед лицом губернатора дёргался белёсый господин.
«Чиновник, присланный Синодом. Норов», — узнал его Егошин, он так же профессионально, как карты, запоминал и лица, ибо и то и другое было жизненно важно в его делах.
Егошин подтянул жену, как буксир. Просочился в толпе поближе, чтобы расслышать, что шипит Норов.
— Голубчик, — не знал, куда деваться, губернатор, тон его был такой, что голубчиком он Норова уж точно не считал. — Но господина Бурмина здесь не было и нет! Я встретил каждого гостя и гостью!
— Он бежал! — брызгал Норов слюной. — Теперь его не найти!.. Он может быть где угодно! И скорее всего, уже очень отсюда далеко! Чёрт вас побери!
