Двери растворились. Лакеи стали разносить на подносах тоненькие бокалы с вином кометы. В каждом цепочками летели вверх крошечные пузырьки. В крови у каждого, казалось, бурлили почти такие же. Глаза горели, затмевая блеском бриллианты дам.
Облаков добежал до двери. Отпрянули недоумённо лакеи.
— Мари! — крикнул вниз на лестницу. Но знал, что опоздал.
Глава 7
Тяжелее раненого только мертвец.
Бурмин схватил Алёшу под мышки. Поволок к коляске. Руки свёл спазм, Бурмин чуть не выронил Алёшу, панически глянул на небо: оно уже было будто покрыто рыжими перьями. Значит, время на исходе. Перехватил покрепче, раненый издал отчаянный крик. Бурмин осторожно опустил на землю и по тупой тяжести с ужасом почувствовал: Алёша уже скорее тело, чем живой человек.
Он был бледен и мелко дрожал. Губы посерели. Крови больше не было. Она сочилась внутри. Бурмин задрал Алёше рубашку. Дотронулся до живота. Он был твёрдый. Кровь собиралась внутри.
— Бурмин… Бурмин… Что там? — засипел Алёша.
— Всё хорошо. Я думаю.
Алёша слабо шевельнул губами:
— Хорошо?
О том, чтобы трясти раненого по ухабистой дороге до самого Смоленска, чтобы искать там лекаря, не могло быть и речи. Алёша умирал.
Руки свело опять. Птицы низко проносились над травой, срезая отяжелевших от вечерней влаги насекомых. Солнце уже касалось еловых султанов.
— Лежите смирно. Вас надо согреть.
— Смирно… — опять попробовал улыбнуться Алёша, — а то ведь удеру.
У Бурмина сердце сжалось от жалости. Легкомысленный эгоист, перед лицом близкой смерти Алёша старался шутить — чтобы приободрить его самого. Бурмин разглядел за стволами и зеленью сероватую избушку. Быстро пошёл к ней.
— Эй! — крикнул на ходу.
Но окна были пусты и темны. Между брёвнами неопрятно торчал сухой мох, сквозили щели. Дверь нараспашку. Бурмин заглянул: пусто. Только на полу лежал высохший трупик какого-то мелкого зверька.
— Чёрт… — На этот раз спазм начался от рук, скрутил всё тело. Медлить было нельзя. Бурмин отыскал возле избы сухую ветку, ударил по ней ногой, переломил. Сложил на полу шалашиком. Вырвал из стены и заткнул под щепки пучок сухой травы. Выхватил кремень. Стал щёлкать. Потянул сизый дымок. Мало. Руки опять свело.
— Проклятье!
Кремень выпал.
— А, чтоб тебя…
Принялся дуть, пока не потемнело в глазах.
— Бурмин, — позвал снаружи раненый.
— Сейчас, Алёша. Я постараюсь. Разведу костёр, вас надо согреть.
— Бросьте это.
— Сейчас, сейчас.
— Сядьте со мной.
Бурмин глянул: от солнца осталась только рыжая полоска над елями. Бросился к Алёше, схватил под мышки. Тот вскрикнул.
— Алёша… сейчас…
— Зачем…
Бурмин волок его, ступни Алёши подпрыгивали, приминая траву.
— Вы не можете всю ночь лежать на земле.
— Бурмин… Не уходите! Прошу…
— Я… Я… позову на помощь… Вернусь с врачом.
Алёша заорал, когда Бурмин втаскивал его через порог. Схватился за его плечи:
— Бурмин… Не уходите.
— Нужен врач.
Но Алёша точно расслышал ложь в его голосе:
— К чёрту… Не нужен. Сами знаете.
— Не говорите глупостей. Рана есть рана.
— Смерть есть смерть.
Бурмина повело, он едва успел схватиться за край окна, ноги подкосились. В глазах померкло. Но слух уловил далёкий стук колёс, конский топ, испуганно-торопливый окрик. Голос был знаком. Боясь поверить, Бурмин вскинул и выпрямил тело. Бросился к двери. Крикнул:
— Здесь!
От окрика Иван вздрогнул, вжал подбородок в плечи, повозка ещё катилась, а Иван уже спрыгнул и ринулся в чащу, точно человечий взгляд палил его.
Мари натянула вожжи взмыленной, храпящей лошади. Спрыгнула в траву, побежала к избе. На пороге замерла и бросилась к распростёртому в полумраке на полу:
— Алёша!
Она упала рядом на колени. Бальное платье облаком осело вокруг. От неё пахло вином и духами: праздничный запах недавнего веселья был так странен в этой убогой избе, так близко со смертью.
— Алёша!
Но он не открыл глаза.
— Боже мой… — Она испуганно отняла свою мокрую ладонь, увидела тёмное пятно на ней, на сюртуке. — Что с ним? Что случилось?
— Он стрелялся.
— Алёша! С кем?! Когда?! Вы знали? Вы мне не сказали?! Как вы могли?!
— Я пытался вас предупредить. Письмом.
— Его нужно увезти. Ему нужен врач.
Хриплый рык заставил обоих обернуться.
Иван стоял в дверях, держаться прямо ему было трудно — пришлось уцепиться обеими руками за косяк, тело провисло вперёд. Наступающая ночь смяла Ивану лицо, вытянула руки, заострила уши. Он приподнял верхнюю губу, сросшуюся с носом. Обнажились зубы. Мари вскрикнула, впервые разглядев своего провожатого по-настоящему. Иван покосился
