«Вам — может», — подумала Алина. Ответила с улыбкой:
— Кто же? Я почти ни с кем не знакома.
Обе сестры так и сорвались с дивана:
— Как? Вы не знаете? Все барышни в ажитации. Вы не слыхали? На бале — сегодня! — господин Бурмин.
Алина равнодушно пожала плечами. «Интересно», — подумала, фамилия была ей знакома, ибо род был известный и старинный.
— Вы не знаете, — отстранилась Елена.
— Что же я должна знать?
— Красавец.
— Вылитый Эдмунд.
— Манфред!
Алина не читала ни того ни другого, да и литературные аналогии её не влекли:
— И до сих пор не женат?
— Он не появлялся в обществе чуть не пять лет.
— Где же он был всё это время?
— У себя в имении.
«А вот это нехорошо, — задумалась Алина. — С чего честному человеку зарываться в деревне. Если только он не развратник с гаремом из крепостных девок». Но плюс был существеннее: если человек сторонится общества, до него вряд ли быстро дойдут слухи о… Ограничилась кратким:
— Красавец?
— Не верите, — разочарованно потянула Елена.
— Идёмте, — взяла её за руку Катя.
Алину мало что могло испугать. Алина не боялась страшного. Она боялась смешного. А показаться в обществе босоногих девиц с голыми руками — хоть и в Смоленске, но всё же на губернаторском бале, — было глупым и жалким. Женихи могут простить позор. Но не прощают смешного.
— Но вы же… А туфли? А перчатки? А чулки?
— Мы знаем место.
Они потащили её какой-то тёмной узкой лестницей. «Что я делаю», — ужасалась Алина, но от отступления её отвлекали заботы, как бы не наступить себе на подол и не окончить свои дни здесь, упав и сломав шею. Обе девицы прыскали и фыркали. Пропихнули Алину, протиснулись сами. Пахло пылью. Музыка слышалась отчётливее. Алина поняла, что они на галерее. Катерина и Елена притиснулись, сминая розы на её платье. Алина ощутила запах их пота. Блестели в темноте только глаза.
Съездив по носу, мимо протянулась рука. На что-то надавила. Что-то щёлкнуло. Отвела в сторону — и темноту прорезал клин света. Елена припала глазом к щели. Отпрянула, зашептала:
— Вон там. Глядите. У колонны, у третьей справа.
Алина приблизила к щели глаза. Сморгнула.
Слева. Справа. Колонна. Первая, вторая, третья.
Сперва она увидела даму в голубом. Ту, из Петербурга.
— Мы полагаем, — дунул в ухо голос Елены, — что господин Бурмин заскучал от холостой жизни и решил подыскать себе партию.
Дама стояла вполоборота, индийская шаль спустилась с плеча. «Шестнадцать тысяч», — уверенно определила её стоимость Алина. Пальцы дамы сжимали сложенный веер. Слишком нервно. А лицо спокойно, губы растянуты в улыбке. Светская дама, которая привыкла скрывать чувства. Которой есть что скрывать.
«Интересно, — задумалась Алина, — что на свете может обескуражить даму, когда на ней такая шаль?»
Шею и плечи Алины защекотали сзади локоны.
— Ну как он вам? Правда, душка? — тянулась на цыпочках, толкалась лбом Елена.
Алина нехотя отвела взгляд от занятной дамы.
— Он такой бледный. Интересный, — шептала в ухо Катя.
— Этот?
— Душка, — опять дунула ей в ухо Елена.
…Алина ненавидела слово «душка» — от него веяло институтом благородных девиц, бедных и восторженных. Она не была ни той ни другой. Но пришлось признать, что в сём случае глупая провинциальная цыпочка была отчасти права.
Господин Бурмин вдруг поднял голову. Поверх шума, поверх движущейся массы танцующих, поверх причёсок, поверх цветов, поверх смычков. Будто почуял взгляд. Будто знал, что смотрят. Кто смотрит. Посмотрел Алине прямо в глаза.
Он не мог видеть её отсюда. Даже знать, что она там. И всё-таки Алина отпрянула, закрыв щель ладонью.
— Что такое? Ты никак вернулась? Внезапно обнаружила, что не так уж всё вульгарно и скучно? — спросила мать, когда Алина снова подошла к диванам и креслам, в которых расположились матери взрослых дочерей и старухи, которые не танцевали.
Алина привычно пропустила её шипение мимо ушей. Разговор провинциальных сплетниц занял её.
— Что-то господин Бурмин не танцует. Зачем тогда было ехать на бал?
— Ему не надо танцевать. Господин Бурмин уже сделал сенсацию своим появлением, — ответила дама в палевом чепце.
Дама рядом с ней навела на танцующих лорнет — проверить, как там дела у её птенчика. А поскольку её птенчика господин Бурмин тоже не пригласил танцевать, сообщила:
— Решительно не вижу почему. Надутый, спесивый. Сам веселиться не умеет и другим мешает. Что за манеры у нынешней молодёжи! Это теперь модно? Так пыжиться?
— Как почему? Имения в Пензенской губернии. Тульское. Нижегородское.
— Уже нет. Говорят, с тех пор как он дал вольную своим крестьянам, его состояние сильно поубавилось.
— Всем?
— Мне муж сказывал. Делопроизводители мозоли себе натёрли. Отпускные письма выписывать.
— Он фармазон, — отрезала дама, дочь которой не танцевала с Бурминым, — и пьяница. Потому и отпустил мужиков. Вот помяните моё слово. Такие господа сперва книжки французские читают. Потом крестьян на волю отпускают. А
