Уже следующее утро подтвердило тревожные опасения Баранникова. В их домик явились два эсэсовца. Они бесцеремонно открывали двери в комнаты, где одевались инженеры, потом прошли в кухню. При этом они не произнесли ни слова и вели себя так, будто в домике никого, кроме них, нет. Потом так же стремительно, как и появились, ушли.
По дороге на завод инженеры заметили, что в лесу стоит целая колонна грузовых фургонов, в каких обычно перевозят эсэсовских солдат. Сейчас грузовики были пустые. Только шоферы, сбившись в кучу, о чем-то оживленно разговаривали. Прибывших на этих машинах солдат инженеры увидели в подземелье. Вооруженные автоматами, они стояли во всех проходах и штольнях, с любопытством и страхом наблюдая подземную жизнь. Баранников увидел солдат и в своем цехе. Один из них, уже довольно немолодой, наверное из резервистов, смотрел на все округлившимися от ужаса глазами. Не думал он, наверное, что в земной жизни может быть такой созданный самими людьми ад.
В цех своей стремительной, легкой походкой вошел Гримм и вдруг точно на стену натолкнулся — увидел солдат. Несколько мгновений он стоял, потом круто повернулся и направился прямо к Баранникову. Впервые Баранников видел Гримма растерянным.
Остановившись возле Баранникова, он еще раз посмотрел на солдат и сказал:
— Дело подошло к концу. Завод взяли в свои руки эсэсовцы. Они только что разогнали совещание, которое проводил Гросс. Прибыл тот генерал, который с вами разговаривал. В общем, конец.
— Завод прекращает работу? — спокойно спросил Баранников.
— Гросс окончательно потерял голову — он хочет продолжать выпуск старых снарядов. Но дело не в этом. Я почти уверен, что банда приехала ликвидировать завод и лагерь.
— Центр знает об их приезде?
— Не может не знать. Но я боюсь, что восстание захлебнется в крови. Кроме всего прочего, эсэсовцы могут сделать восстание поводом для расправы. Ночью на завод доставлены ящики со взрывчаткой. Понимаете? Они могут одним взрывом схоронить всех под землей.
— Что на фронте?
— Американцы наступают. Но Берлин передает самоуверенные сводки с намеками на готовящийся контрудар. Сейчас по радио говорил Геббельс, орал о скорой победе. Но бандиты так или иначе ждать тут американцев не будут. Я знаю одно: начинается самое страшное из всего, что было.
— Хорошо, Гримм,— спокойно и даже небрежно сказал Баранников.— Не надо нервничать. Мы все обдумаем.
— Некоторые мои коллеги хотят бежать,— тихо произнес Гримм.
— А вы? — Баранников смотрел Гримму в глаза.
Лицо инженера залилось краской.
— Я до конца с вами,— сказал он.
Баранников благодарно пожал ему руку:
— Извините.
В этот день сирена, возвещавшая окончание смены, заревела значительно раньше обычного. Спустя несколько минут все определилось само собой. Баранникову, Гаеку и Борсаку эсэсовцы не разрешили подняться на поверхность. Им было приказано идти вместе со всеми заключенными в пещеру.
Они вошли в соединительную штольню и оказались в медленно двигавшемся потоке заключенных. Шаркание по асфальту деревянных башмаков-колодок сливалось в непрерывный гул. В спертом и влажном воздухе редкие электрические лампочки горели тускло, и свет их казался пульсирующим.
— Что это может означать? — тихо спросил у Баранникова шедший рядом Шарль Борсак.
— Даже эсэсовцы понимают, что сейчас мы все должны быть вместе,— угрюмо пошутил Баранников.
Как это ни странно, но Баранников чувствовал себя сейчас гораздо спокойнее, чем два часа назад, когда услышал от Гримма тревожные вести. Дело было совсем не в том, что он внутренне согласился разделить трагическую судьбу всех заключенных. Нет! Он был уверен, что у центра есть план действий и что в создавшейся теперь ситуации бороться надо сообща. Только одно его сейчас тревожило — Демка. Что с ним? Как с ним поступят эсэсовцы? Что можно для него сделать?
Как всегда, Демка в конце дня пошел за своим голодным пайком, который он получал в команде заключенных, обслуживающих крематорий. Когда он приблизился к раздатчику пищи, тот сказал ему: «Подожди»,— и ушел. Вскоре он вернулся с высоким сумрачным дядькой, который, оглядев Демку, спросил по-русски:
— Ты, парень, живешь с инженерами?
— Да.
— Становись рядом с раздатчиком. Помогай ему, а потом он тебе скажет, куда идти.
— Как — куда? Мне надо домой,— растерялся Демка.
Дядька усмехнулся:
— Смотри, домовитый какой! Так вот, инженеры твои жить там больше не будут. Что с ними, пока неизвестно. А ты оставайся здесь.— Дядька повернулся и ушел.
Раздатчик сердито посмотрел на оторопевшего Демку.
— Бери-ка термос и вымой его. Вон там колонка. Да пошевеливайся, а то есть не дам!
Но не таков был у Демки характер, чтобы он подчинился всем этим приказам. Не сказав ни слова, он побежал назад в свой домик...
Прошли все сроки, а инженеры с завода не возвращались. Демка понял, что дядька сказал ему правду. Тогда, уже за полночь, он вышел из домика и, держась поближе к лесу, побежал к крематорию.
Возле глухой стены крематория, как всегда, лежали трупы, и возле них двигались темные фигуры. Охранников поблизости не было. Осмелев, Демка подошел к работавшим. Они удивленно смотрели на него.
— Мне нужен высокий такой дядька с рыжими усами,— тихо сказал Демка по-русски.
Вперед вышел высокий человек. Демка обрадовался:
— Это я.
— Кто это — ты? — густым басом спросил человек.
— Я жил у инженеров...— начал объяснять Демка, но, увидев, что обознался, замолчал.
— Ну и что?
— Я приходил за пайком, мне сказали, чтобы я здесь остался, а я не поверил. Высокий такой сказал, с рыжими усами.
— Данилов, наверное,— сказал кто-то из тьмы.— Я сейчас позову его.
Да, Данилов оказался именно тем дядькой с рыжими усами. Подойдя к Демке и рассмотрев его вблизи, он строго сказал:
— Ты что номера выкидываешь? Люди постарше тебя говорят «оставайся»—значит, надо оставаться. Не в игрушки играем.— Он повернулся к стоявшему рядом человеку: — Пусть работает у тебя. Дайте ему поесть.
Данилов ушел в крематорий. Кто-то дал Демкё кусок хлеба, но он положил его в карман и спросил, что надо делать.
— Тут, брат, работа одна,— угрюмо пробасил высокий,— товарищей в пекло таскать...
Из-за того, что дневная смена вернулась в пещеру, когда там еще находилась вторая смена, образовалась страшная давка. Заключенные тревожно спрашивали друг у друга, что случилось. Но никто ничего не знал. Вдруг погас свет. Говор сразу умолк. И в этой внезапно наступившей тишине, когда все слышали только учащенное дыхание товарищей, откуда-то из глубины пещеры раздался властный, спокойный голос:
— Товарищи заключенные! — это было сказано по-русски, но тотчас другой голос повторил обращение по-немецки.— Палачи готовят уничтожение лагеря. Мы не должны дать совершиться этому преступлению.— То же самое было сказано по-немецки.— Нас больше, нас намного больше эсэсовских бандитов. Вдобавок они понимают, что их песенка спета: американские войска не больше, как в пятидесяти километрах от нас. Советские войска начали наступление на Берлин.
Раздался взрыв радостного крика. Невидимый оратор и его переводчик продолжали:
— Если мы отбросим страх и стеной станем против палачей, они свой злодейский план не выполнят. Готовы ли вы на борьбу?
Пещера, казалось, раздалась во все стороны от грозного рева тысяч голосов. В это время вспыхнул свет. Люди увидели друг друга, увидели такими, какими они не были, может быть, с самых далеких дней мирной жизни. Радостно блестели глаза. Одни улыбались, у других были сосредоточенно-волевые лица. Лишь у немногих в глазах оставалась привычная растерянность и страх.
— Ну видите? Что я говорил! — Баранников горящими глазами смотрел на Борсака и Гаека; те молчали, потрясенные не меньше его.— Это же сила! Я говорил!
Баранников вглядывался в лица людей, пытаясь угадать, кто же из них только что был оратором. Русский голос был совершенно незнакомый. Тот, который повторял все по-немецки, мог быть Отто — Баранникову казалось, что это был именно его голос.
У входа в пещеру стоял Вальтер, который всегда бывал возле Отто. Парень явно искал кого-то. Увидев Баранникова, он улыбнулся.
— Надо поговорить,— тихо сказал он. Посмотрел вокруг и спросил: — Слушали речь?
Баранников улыбнулся:
— Вместе со всеми кричал «ура».
— Сегодня так было во всех пещерах. Это первая проверка готовности. Какое у вас впечатление?
— Люди пойдут в бой,— не задумываясь, ответил Баранников.
— И в неравный?
— И в неравный.
— Вы будете в этой пещере?
— Очевидно.
— Это хорошо. Здесь маловато русских и очень пестрый состав. Поэтому сегодня и выступал сам Глушаков.
— Кто это?
— Русский подполковник. Он прислан к нам товарищами из «Оврага». Будет возглавлять восстание.
