— Стой! — понеслось вдогонку.
Но мальчик словно бы не слышал окрика, он убегал изо всех сил.
— Стой, чертенок! — крикнул еще раз бендеровец, и в воздухе прозвучал выстрел. Раненный в плечо, Володя упал, сгоряча поднялся, сделал несколько шагов и снова свалился. Обессиленный, он продолжал ползти, оставляя за собой кровавый след на снегу.
Бандит, подбежав к Володе, ударил его по голове рукояткой пистолета. Взял за ноги потерявшего сознание мальчика и поволок к саням.
Варфоломей Иванович очнулся в темном сарае. Он ощутил острую боль в животе и сильную слабость. Услышал рядом стон. Кто это? Боже, да это же Володя! Нет сил подняться... Рукой дотянулся до стонавшего мальчика. От нового потрясения сознание опять покинуло его. Но ненадолго. Превозмогая боль, он подполз к сыну. Пальцами ощутил, что голова и лицо мальчика в крови. Рванул кусок своей рубашки, начал обтирать лицо Володи.
— Помогите! Спасите! — безответно звал на помощь Паранчук.
Ворота открылись. «Учитель» с двумя бандитами ухватили за руки и ноги раненого Баранчука и бросили его, а потом и мальчика на сани и повезли. Володя ничего не ионимал: почему стреляли в отца, куда их везут? Ему было очень больно и страшно. Последнее, что он услышал об отце, — это пробасивший чугунный голос бендеровца:
— Стяни сапоги, а то застынет, тогда намаешься.
Падал снег. Поскрипывали полозья. Снежинки ложились на лицо, на большой лоб отца. Ложились —и не таяли.
* * *
...В квартиру Баранчука постучали.
— Кто?
— От Варфоломея Ивановича.
Прасковья Марковна впустила в дом неизвестного человека.
— Женой его будете?
— Да-
— Неприятную весть вам привез. Мужа подстрелили. Просил вас срочно приехать.
— А Володя? Сын мой? Где он? Что с ним? — вскричала женщина.
— Жив, просил вас не задерживаться.
Прасковья Марковна засуетилась. Тихо плакала, нашептывала про себя: «О боже, что же теперь с ними? Родненькие!»
— Быстрей собирайся, Людочка, — сквозь слезы поторапливала дочку.
Захватив с собой узелок с харчами для мужа, заперев квартиру, Прасковья Марковна и Люда сели в сани.
— Но-но! — погнал лошадей «учитель».
Когда доверчивая Прасковья Марковна с дочкой оказалась в логове националистов, те, как змеи, зашипели на нее:
— Твой муж большевикам прислуживал, а с нами отказался бороться за самостийную Украину. Не ходить ему и тебе больше по украинской земле.
В тот же день мать и дочь были расстреляны. Бандиты вспомнили о Володе, оставшемся в санях, и кинулись искать. Но найти мальчика им не удалось.
— Все равно от ран подохнет! — успокаивал сподвижников «учитель».
А Володя метался в жару на теплой крестьянской печи. Когда он открыл глаза, перед ним, как в пелене, расплывалось морщинистое лицо старушки.
— Попей водички, — участливо предлагала она.
На следующий день возле мальчика хлопотала деревенская лекарка, поила его настоем из каких-то трав.
— Наберется силенок. Молодой! — успокаивала она хозяйку.
Сколько Володя пробыл на печи у сердобольной старушки, он не знал. Только однажды, когда смог уже повернуться на бок, а сознание полностью прояснилось, слабым голосом спросил:
— Бабушка, а где мой папа?
— Он далеко, не скоро ты его увидишь, уехал... лечиться.
— А мама?
— И мама с ним поехала. И сестричку твою взяли ,
с собой... — Заметив в его глазах испуг, она добавила: — Поправишься, тогда и повидаешься.
Володя выздоровел, встал на ноги. Женщина не удержалась и рассказала о несчастье.
— И тебя бы доконали, проклятые, если бы я не выкрала из саней. Знаю их — живыми никого не выпускают.
Подпольщики тщательно изучили район расположения складов с химическими снарядами. Установили, что склады усиленно охраняются. Перед выходом на операцию Паша — в который раз! — пожалела, что нет Громова и Измайлова: с ними все решалось быстрее и легче. «Но будь что будет! Отступать не станем!..»
На операцию вместе с Пашей отправились Ткаченко и связной партизанского отряда по кличке Вольный.
— Нам, мужчинам, сподручнее, чем тебе, Паша, — сказал Ткаченко по дороге на железнодорожную станцию. —Ей-ей, обошлись бы без девушки. Не передумала? А? Дело не только серьезное, нужна сноровка и мужская сила.
— Вот, полюбуйтесь! — обиделась Паша. — Как вы «вдохновляете», Алексей Дмитриевич!..
В непроглядную ночь трое смельчаков направились в обход района складов. Шли осторожно, придерживались разработанного маршрута. Нелегко ориентироваться в темноте, но зоркие глаза Вольного нащупывали дорогу.
До крайнего склада оставалось не более пятидесяти метров. По расчетам, караул должен смениться через десять минут. Присели.
Таинственная ночная тишина. Каждый шорох отдавался грохотом. Казалось, все подстерегает, выдает, преследует. Раздались шаги. Пришла смена караульных. Теперь за дело! Алексей Дмитриевич исчез во мраке.
Долго тянулось время. Очень долго... Но вот он возвратился и шепотом скомандовал: «Назад! — Догадавшись о недоумении друзей, добавил: — Выйдем из зоны, объясню».
— Мы разведали неточно, — наконец заговорил Ткаченко. — Прилегающая к складам территория обнесена колючей проволокой в два или три ряда. Главные проходы освещены прожекторами. Охрана — усиленная. Безрассудно рисковать.
Настроение у всех испортилось. Столько затрачено энергии и времени на подготовку к операции — и вдруг все рухнуло!.. Предоставится ли еще возможность пробраться сюда? Когда?..
Весь следующий день Паша не находила себе места.
— Как же теперь? — беспокоилась она. — Ведь мы обязаны выполнить задание!
— Наш план несостоятелен. Если бы мы все погибли, нам его не осуществить, — уверенно заявил Ткаченко.
Паша решила кое-что выяснить у Герберта. У нее была недавно с ним откровенная беседа, которая вспомнилась в деталях. Герберт сказал, что может сделать для нее кое-что существенное. Он просил понять его правильно. Ему противны жестокость и бездушие гестаповцев. Он не может спокойно смотреть, как они издеваются над своими жертвами, с болью думает о страшных злодеяниях гитлеровцев.
Она тогда спросила:
— Почему же вы служите у фашистов?
— И в то же время помогаю вам! — ответил Герберт.
— Спасибо...
— Нет, благодарность мне не нужна. Я выполняю долг перед своей совестью.
— Почему бы вам не уйти... к партизанам?
— Для чего?
— Ну как для чего? Будете вместе с советскими людьми бороться против фашистов.
— Разве я там принесу больше пользы, чем работая в гестапо? Думаю, что нет. В партизанских отрядах и без меня много людей, а вот в гестапо...
Теперь Паша с уверенностью подумала: Герберт поможет. Но события неожиданно развернулись иначе.
От знакомого инженера-железнодорожника Ткаченко узнал: этой ночью предстоит погрузка химических снарядов со складов в вагоны. Порожняк уже подготовлен и стоит на запарном пути.
— Время нас поправляет, Паша, — повеселел Ткаченко. — Теперь мы сделаем еще одну попытку.
Паша предупредила находившегося у Марии Иванов-
ны Дунаевой связного партизанского отряда, чтобы он был готов к операции.
...Гитлеровцы спешно грузили снаряды в крытые железнодорожные вагоны. Шум машин, краткие распоряжения офицеров, лай собак — все тонуло в ночи. Ткаченко, Савельева и Вольный издали следили за передвижением машин.
С небольшими интервалами те подъезжали к вагону, и солдаты сгружали ящики. У каждой машины и каждого вагона стояли часовые.
Загрузили уже два вагона, а подпольщики все выжидали удобного случая. Когда к станции подъехали еще две грузовые машины и остановились на расстоянии десяти — пятнадцати метров одна от другой, Ткаченко и Вольный незаметно подобрались к тому месту, где, по их предположению, могла остановиться следующая машина. Паша продолжала наблюдать: в случае какой-либо опасности должна просигналить.
Шоферы прибывших машин помогали разгружать первый грузовик.
— Хальт! Кто идет? — окликнул часовой подходившего Ткаченко.
Но часовому не пришлось услышать ответ. Вольный успел обойти гитлеровца сзади и финкой ударил его в затылок. Часовой упал. Ткаченко изготовил автомат, а Вольный бесшумно забрался в кузов. Глаза свыклись с темнотой. Ткаченко отчетливо увидел впереди силуэты двух других часовых, которые не подозревали о происходившем.
Оставшись одна, Паша присела на землю и беспокойно всматривалась в темноту. «Почему так долго?» — волновалась она.
Наконец показались! Трудно различить, какой предмет пес в охапке Вольный, но Паша догадалась, и от этого чаще забилось сердце.
— Двигаться осторожно и быстрее, — прерывающимся от волнения голосом распорядился Ткаченко.
