— Моздокское! — с усмешкой произнес Мамынов. — Растяжимым стало это понятие, Владимир Петрович. Недалеко от Моздока на правый берег Терека примерно седьмого-восьмого сентября уже переправились пехотные и танковые части противника.
— Капитан Рождественский сообщает и об этом. Пленный заявил: цель переправы в районе Моздока — прорыв в Алхан-Чуртскую долину.
— Да, прорыв в Алхан-Чуртскую долину, — подтвердил Мамынов. — Это уже второе Моздокское направление.
— Об этом Рождественский сообщает, товарищ гвардии полковник.
— Какое настроение в войсках Клейста в связи со вступлением в бой нашего корпуса? Сообщает ли об этом капитан Рождественский?
Василенко пожал плечами.
— Не знаете? Значит, ваш Рождественский недостаточно тщательно допрашивал пленного. Я скажу вам: унылое настроение. Но они отнюдь не теряют надежды прорвать нашу оборону!
Мамынов достал портсигар, Взял папироску, звучно хлопнув крышкой.
— Несомненно, Клейст усилит группировку своих войск еще в одном направлении. Он попытается прорваться из Кабарды в Северную Осетию через Эльхотово. Но это не означает, что здесь Руофф прекратит массировать свои войска и огонь против нас.
— Разрешите?
— Да.
— Сегодня противник не произвел ни одной атаки, если не считать незначительной вылазки пехоты.
— Зато непрерывно атакуют соседнюю дивизию. Пробует в направлении Леднева, Владимир Петрович.
Мамынов взглянул на карту. Коротким жестом он пригласил своих собеседников:
— Смотрите сюда. Шаг за шагом мы продвигаемся вперед вдоль северного берега Терека. Ни танковые броски, ни атаки пехоты врага, поддерживаемые с воздуха генералом авиации Фибихом, не сломили у наших солдат воли к борьбе. Но враг, пользуясь отсутствием наших войск на севере, обходит корпус с правого фланга. Руофф нащупывает наиболее мягкую ткань нашей обороны. Вынуждает нас растягиваться и растягиваться.
— «Резиновое» положение, — задумчиво сказал Василенко.
— Я вынужден считаться с перспективой флангового прорыва. Придется удлинять линию обороны. Верно, создается «резиновое» положение.
— Значит — оборона? — спросил Василенко.
— Оборона, но по-прежнему подвижная. Кстати, есть надежда, что замыслы Руоффа сорвет кубанский кавкорпус. Некоторые его значительные подразделения уже в Ногайской степи.
Глядя на карту, Василенко пошарил в кармане. Достал папиросы, попросил разрешения у полковника. Тот кивнул утвердительно. Комдив зажег спичку, почесал мизинцем переносицу. И стоял задумавшись, пока спичка обгорела и обожгла ему пальцы.
— Товарищ гвардии полковник, вы больше осведомлены, — проговорил он, наконец, продолжая коситься на карту. — Какое сейчас положение под Сталинградом?
Мамынов взял карандаш. Василенко и Киреев увидели синюю стрелку, стремительно пробежавшую по карте от Котельникова на Абгонерово. На подступах к Сталинграду жирная стрелка рассыпалась колючими искрами, образуя подкову.
— Вот какое положение… — Он порывисто встал. Лицо его сделалось сосредоточенным и суровым. — Паулюс торопится. На остальных фронтах без перемен. Я лично уверен, что Сталинград не сдадут наши войска. Решительная инициатива кавказских войск послужит на пользу войскам под Сталинградом. — Повернувшись к Кирееву, он спросил: — А вы, Сергей Платоныч, что-то молчите все? Все думаете и молчите!..
— Я внимательно слушал вас, товарищ гвардии полковник, — отозвался Киреев. — Не только стоять насмерть должны наши дивизии, но и захватить инициативу.
— Конечно! — согласился Мамынов. — Когда мы были под Москвой, еще тогда верховная ставка поставила перед нами совершенно ясную боевую задачу: остановить продвижение войск Клейста! На нашем участке мы выполнили этот приказ. Но видите, какое здесь соотношение сил: когда мы говорим о наших задачах, пока что мы вынуждены все еще прямо противопоставлять их задачам Руоффа! А ведь он командует армией! В его распоряжении восемь дивизий. Кроме стрелковых дивизий, — танки, артиллерия, масса минометных подразделений.
— В Северной группе войск Закавказского фронта мы не одни, товарищ гвардии полковник.
— В нашем районе, здесь, в Моздокской степи, вся тяжесть вражеского удара приходится как раз по нашему корпусу!
— Но ответные наши удары у генерала Руоффа уже породили тревогу и сомнение в верности тактического расчета Клейста, — возразил Киреев. — Руофф уже начал искать выхода. Отказавшись от лобового штурма гвардейских войск, он часть сил — технику и пехоту — поволок в безводную степь. А мы…
— Да, мы, к сожалению, еще не можем подняться и пойти в решительную атаку, — нам не под силу, — сказал Мамынов. — Но наш командующий накапливает эту силу. — Помолчав немного, он продолжал, укоризненно взглянув в лицо Кирееву: — Нельзя не руководствоваться, не оперировать такими величинами, как техническая оснащенность, огневая мощь и число штыков. А пока что эти факторы в большом преимуществе на стороне противника.
С минуту в землянке длилось глубокое молчание.
Тяжело опустив на стол увесистый кулак, Киреев сказал:
— А мое мнение такое: невзирая на всякие фланговые маневры генерала Руоффа, продвигаться вперед! Не очень тогда смело клейстовские дивизии ринутся в Алхан-Чуртскую долину, если почувствуют угрозу своим коммуникациям в районе Моздока.
Мамынов усмехнулся.
— Мыслям всегда более просторно, чем деловому решению задачи. — Он взглянул на Василенко. — Доложите результаты расследования о нарушении приказа батальоном майора Симонова.
— Факт остается фактом, — ответил Василенко. — Приказ нарушен по халатности комбата.
— Какие же выводы вы сделали?
Намеревался отстранить от командования батальоном майора Симонова, но против такой меры категорически возражает мой комиссар.
— Не договорились?! — удивился Мамынов.
— Да, я против такой меры. Я считаю Симонова невиновным, — молвил Киреев.
— Но почему же командир дивизии иного мнения, товарищ гвардии комиссар?
— Владимир Петрович, я думаю, придерживается неправильного взгляда относительно некадровых офицеров.
— Очень интересные разговоры, — сказал Мамынов, поморщившись и пожав плечами.
— Разрешите мне высказать свое мнение?
— Пожалуйста.
Киреев и Василенко стояли рядом, холодно поглядывая друг на друга, в равной мере досадуя на то, что этот вопрос выходит за пределы их личных отношений.
— Я слушаю, — поторопил Мамынов.
— Симонов не является кадровым офицером. Он не обладает строгой подтянутостью, быть может, не успел заучить всю военную терминологию. Вот эти недостатки майора и кололи глаза Владимиру Петровичу. Я совершенно не согласен со своим командиром в такой поверхностной оценке Симонова. Таких людей воспитывать, растить надо, но не отодвигать их на задворки.
— Один ноль в пользу комиссара, — согласился Мамынов. — Но как ваш майор ведет себя в боевой обстановке?
— Думаю, что по долгу службы оценку комбату должен дать командир.
— Ты уж начал, — возразил Василенко, — говори до конца.
— Ну, что ж, скажу, — согласился Киреев. — Симонов серьезный человек. Он не герой, но и страху не поддается.
— Это лишь внутреннее его качество, — заметил Мамынов.
— Деловые качества являются проявлением внутреннего содержания человека. В боевой обстановке Симонов проявляет значительную инициативу. Человек он рассудительный, зря не бросит людей под огонь.
— Так, что ли? — спросил Мамынов, взглянув на Василенко.
— Пока что так, — с неохотой признал тот. Но тотчас же неопределенно добавил: — Поживем — увидим.
Мамынов понял, что Василенко только из самолюбия не желает признать себя побежденным. То же самое угадал и Киреев. Это возмутило его, и он решил воспользоваться случаем, чтобы высказать здесь Василенко свою неизменную и определенную точку зрения:
— Владимир Петрович! Не могу выносить ни одной фальшивой ноты, даже если я слышу это в голосе самого близкого мне человека! — «Поживем — увидим». Что означают эти слова? Только вчера мы беседовали, и вы сами сказали, что ошибаетесь в выводах о Симонове. Даже жаловались, что Ткаченко, мол, не то, что Симонов: в боевой обстановке не ищет новых приемов, а воюет по когда-то установившимся правилам, по шаблону! Разве не так?
— Я вижу, перечень вопросов, по которым командир и комиссар расходятся во взглядах, довольно обширен; — с неудовольствием заметил Мамынов и снова взял папиросу, хлопнув крышкой портсигара.
— Я не закончил своей мысли, — невозмутимо продолжал Киреев. — Собственно, мои слова не столько будут обращены к вам, товарищ гвардии полковник, сколько к Владимиру Петровичу. Вышло уж так, что в вашем присутствии я вынужден повторить то, что неоднократно уже говорил своему командиру. — Он в упор посмотрел на Василенко. Тот не выдержал его взгляда и отвернулся. По лицу его скользнула улыбка. А Киреев продолжал:
