— Симонов — инженер-строитель по профессии, так сказать, сугубо гражданская личность. В оценке подполковника он выглядит таким плохим, что диву даешься, как это его могли сделать командиром батальона? Скажу откровенно: и я считаю, что он вовсе не идеальный комбат, но зато это хороший русский честный человек. Перед ним, как и перед кадровыми командирами, поставлена задача громить оккупантов. Естественно, что большие события от комбата требуют и больших дел, которые невозможны без умения не теряться перед лицом серьезных испытаний. У Симонова это умение есть, его действия соответствуют принципам и чувству долга советского патриота!.. На наших глазах, судя по патриотическим делам этого Симонова, растет хороший командир. А мы, как предложил было подполковник, — на задворки его?
— Вот что, — встав, сказал твердо Мамынов. — На это дело поставьте крест. Недопустимо только из принципа лишаться хорошего комбата. Вы правы, Сергей Платоныч, из сугубо гражданских людей надо умело растить командиров. Вашу дивизию я передвигаю за «Невольку», на участок соседней. А соседнюю подвинем севернее, против бурунов. Переход ночью. И давайте еще раз скажем себе: самое важное — беречь наши силы для будущих решительных ударов по гитлеровцам.
Появившись на КП первого батальона, Киреев застал там семинар парторгов. Он выслушал рапорт политрука Бугаева, поздоровался, разрешил всем присутствующим садиться и продолжать работу. Сняв пенсне, отвернулся, делая вид, что не интересуется вопросами семинара.
Смутившись, Бугаев заторопился. Потом раздал газеты, брошюры и объявил семинар законченным. Когда люди разошлись, Киреев сказал:
— Вы знаете, товарищ гвардии политрук, я человек сумрачный, признаюсь. Кстати, вы это и сами видите. Но даже мне скучно становится на таком семинаре. Очень скучно, — повторил он без признаков юмора. — Вы не привели ни одного характерного примера по поставленной теме. А сколько их, этих живых, быть может, памятных солдатам, примеров героизма вокруг! Нужно оперировать фактами, конкретными фамилиями. Да нашими же, собственными боевыми делами. — Неожиданно меняя тон, Киреев спросил подошедшего Симонова: — Вы получили приказ о передислокации? О том, что дивизия передвигается правее по фронту?
— Так точно, товарищ гвардии полковой комиссар, получили. Ждем установленного времени, — ответил тот.
Кивком головы Киреев пригласил подойти Бугаева.
— Нам стало известно, — сказал он, — что Гитлер уполномочил Адольфа Розенберга приступить к перестройке хозяйства Кавказа.
— Прохвосты! — громко вырвалось у Симонова.
— Не торопитесь, выслушайте. Фашистская печать разглагольствует, будто Кавказ — это попутный маршрут — куда? Их цель — Москва. Но наша разведка доносит: противник прежде всего стремится овладеть нефтью.
— Ясно.
— Руофф обходит наш корпус с Ногайских степей. Намечается еще примерно два новых направления: Орджоникидзе и Алхан-Чуртская долина за Тереком. Планирование раздела кавказских богатств подтверждает намерение Гитлера везде, где это будет ему доступно, прорываться к Грозному. Не исключены события, — заключил негромко Киреев, — при которых малодушные люди обычно теряют головы. Я говорю, чтобы вы знали, помнили об этом. Пусть вами ни на минуту не овладеет растерянность. Будьте готовы ко всяким неожиданностям — враг обходит нас на правом фланге.
В ночь перехода на новые позиции над землей висела белая пелена тумана. Симонов с ротой Петелина шел впереди батальона. Солдаты помнили его команду: «Не курить, не разговаривать и не бряцать оружием». Туман был до того густ, что в трех шагах оказалось невозможным различить человека. Петелин шел рядом с Бугаевым. Под ногами пружинила мягкая почва, по сапогам хлестали какие-то стебли.
— Павел, — обратился он к Бугаеву. — Кустарник тут, что ли?
— Это не обычный кустарник.
— А что за чудо?
— Хлопковые поля — хлопок.
— Подумать… И мы топчем его…
Бугаев промолчал. Ему хотелось поскорей добраться до назначенного места, чтобы начать изучение новой позиции. Из тьмы захрипела лошадь, потом показалась ее голова.
— Симонов, — раздался голос невидимого верхового, — ты?
— Я, — ответил Симонов, узнавший по голосу вновь назначенного командира полка майора Булата. — Скоро ли конец этому маршу?
— Противник слева у вас в полукилометре. Располагайся вправо по фронту. Да тишина, тишина должна быть. Там в окопах соседи должны бы оставить своих людей — они покажут…
— Проведешь вперед?
— Для этого жду вас.
Симонов подошел к Петелину.
— С тебя начинаю. Нужно сначала пустить мелкие группы. Осторожненько так. По фронту растягивайся метров на четыреста. Там я оставлю третью роту.
— Понятно!
Обращаясь к Бугаеву, Симонов посоветовал:
— Вам, пожалуй, с первой надо остаться.
— Есть!
Минут пятнадцать Петелин с Бугаевым располагали роту по фронту; началось осторожное движение вперед. Петелин спросил полушепотом:
— Неужели соседи передвинулись уже?
— Да, минут пять назад. Смотри, смотри! — схватив Петелина за руку, зашептал политрук. — Кажется, постройка? Откуда тут?
Стараясь не цепляться за кусты хлопчатника, они подошли к низкому, местами сломанному плетню. Мгла по-прежнему окутывала все окружающее.
— Пригнись, молчи и слушай! — шепнул Бугаев.
Петелин перекинул ногу через плетень. Бугаев его не останавливал, но сам пригнулся, держа автомат наготове. Петелин утонул в белой мгле. Даже шагов его не было слышно, точно ступал он по мягкому ковру. Откуда-то наплывал еле уловимый гул, словно таинственная ночь дышала. Из тьмы мелькнула бледная полоска света и тотчас же погасла. «Ну, черт, — досадовал Бугаев, — зачем он пользуется фонариком?»
Вернувшись, Петелин сообщил:
— В хатке обнаружил рваную бумагу, окурки. Наши были, видимо, штабные.
— Значит ли это, что немцы еще далеко?
Петелин пожал плечами.
— Ну, где же эти — от соседей? Ушли они, что ли?
Идя дальше, пригибались пониже. Потом поползли, ломая кусты хлопчатника, втаптывая коробочки в мягкие песчаные грядки. Бугаев оборвался в яму. Он даже не охнул, хотя головой и ударился о что-то твердое.
— Окоп, слышь? — сказал он шепотом.
— Наш, что ли? — так же тихо спросил Петелин. — Что в нем нащупал?
— Нащупал? Кажется… а черт его знает! Ящик из-под патронов. Наш будто. На! — политрук подал лейтенанту коробку. — Легкий, чувствуешь? Отечественный. Из оцинкованного железа.
— Надо сигналить, — твердо сказал Петелин.
— Пожалуй, — согласился Бугаев. — Но знаешь, ракетой не годится.
Донесся звук отдаленного выстрела, потом, еле-еле пробившийся сквозь хлопья сырого тумана, послышался второй выстрел.
— Взводные раньше нас сигналят, Павел. Значит, встретились со связными бывших наших соседей. — Петелин швырнул на землю металлический ящик. Тот слабо звякнул.
— Тише ты, баламут! — зашипел Бугаев.
— Это кто баламут? — с напускной строгостью спросил Петелин. — Не забывайтесь, вы в гостях у меня в данное время. Могу и попросить отсюда. Испугались, что коробка звякнула, да? Черт с ней, не услышат, вероятно, дрыхнут, как барсуки.
— Еще поднимут пулеметный…
— Не беспокойся, туман расстреливать не станут.
Бугаев притянул лейтенанта к себе.
— Эх, навернуть бы тебе по загривку!
— По какому поводу? — весело спросил Петелин. — Кто тебя таким нежным манерам обучил?
Через некоторое время донеслось еще несколько выстрелов. Противник, по-видимому, забеспокоился. В небо взметнулись тусклые ракеты. Петелин торжествовал.
— Павлуша, ты обрати внимание, — говорил он, сидя на корточках, — как все получается складно. Они ведь сами помогают нам.
— Светят, это отлично.
— А черта с два увидят. Пусть светят!
— По-моему, ракеты сигнальные.
— Возможно, — согласился Петелин. — Внимание, дескать. Русские сейчас наступать будут. Это же замечательно. Ночь прободрствуют, а под утро задрыхнут. А батя наш на рассвете и полезет! Он так ведь сказал, майор-то? Э-эх, чесануть, чтобы, не оглядываясь, до Моздока порты поддерживали.
— Ладно, хватит. Давай подумаем, кого в разведку?
От командного пункта батальона телефонные провода разбегались по ротам, на противотанковую батарею Игнатьева, на командный пункт полка. Симонова вызвал к аппарату командир полка.
— Н-ну? — начал он, что означало: доложите!
— Все в порядке, — тихо ответил Симонов.
— Разведка?
— От каждой…
Они говорили нарочито короткими фразами, из которых, если бы кто и подслушал, ничего бы не понял.
— Сразу же подробности.
