моей головой. Я в свою очередь сделал выстрел и попал хану в живот. В этот момент я высвободил ногу и встал. Он еще раз выстрелил в меня, поранив ногу ниже бедра. Падая, я вдруг за спиной бандита увидел Клигмана. Стрелять было опасно. Бандит, видимо, понял причину моего замешательства — быстро повернулся, выстрелил в политрука и отбросил пустой наган. Промахнулся. В тот же миг я увидел, как он выхватил из-за пазухи второй наган. Я в два прыжка очутился возле него и выстрелил в упор.
Он даже не охнул, медленно осел на землю.
Это все произошло за какие-то секунды. Возле меня оказались Клигман и бойцы. Один из них спросил:
— Вы ранены, товарищ, командир?
В горячке я не чувствовал боли, только теперь подергивало правую ногу.
Возле убитого лежали два нагана, кинжал, две винтовки, одна из них английская, и бинокль.
Я глянул на своего коня с перебитой ногой. Он жалобно заржал, словно просил помощи.
Чем я мог ему помочь? Мой конь — боевой мой товарищ. Я похлопал его по крутой шее — распрощался с ним…
Красноармеец Марин подвел мне своего коня. Я захватил все оружие бандита, и мы двинулись на командный пункт.
В траншеях было много убитых басмачей. Всюду валялись лопаты с длинными ручками.
Я подумал, откуда они научились рыть окопы, по всем, правилам.
На командном пункте я стал докладывать о результатах четырехчасового боя в тылу врага. Но меня прервал начальник окружного отдела ГПУ Калашников, на его малиновых петлицах сверкало по два ромба.
— Все действия вашей группы мы видели, товарищ Дженчураев. Молодцы, ребята!
— Служим Советскому Союзу! — смутившись, произнес я.
Товарищ Дженчураев, ты вооружился до зубов. Банде оставил бы немного, — пошутил командир дивизиона.
— Это оружие только с одного басмача. А там еще сколько!
Командир дивизиона быстро спросил:
— Ты ранен? И молчишь?
— Не страшно. Ногу немного продырявили.
— Как ничего? Кровь течет. Слезай с коня живо! И немедленно в санпункт!
Я спешился и снял с себя трофейное оружие. Бинокль протянул фельдшеру.
— На, у тебя не было! А без него нельзя воевать.
— За это большой рахмат. А теперь пойдем со мной.
Вот когда заныла простреленная нога. Я шел за Ватолиным хромая.
— Товарищ командир, с сегодняшнего дня вы находитесь в моем распоряжении.
— Люди будут воевать, а я буду лежать у тебя? Нет, так не пойдет, мой друг!
— На эту тему поговорим после. Выпей-ка остывшего чая. Губы твои пересохли.
Он подал мне кружку. Я выпил залпом.
***
Мерген с несколькими джигитами и караваном верблюдов двинулись за водой к далеким колодцам. Надо было пройти по раскаленной пустыне более шестидесяти километров. На душе Мергена была радость: он не участвовал в сражении.
И самое главное, его нисколько не беспокоилр бедственное положение "друзей", оставшихся без воды. Только к вечеру на следующий день он отъехал от колодцев и не спеша отправился в обратный путь. На полпути встретил Первую группу отступающих.
— Вы быстро справились с аскерами, я тоже тороплюсь обеспечить вас водой, — не без издевки сказал он. — Думаю, что меня тоже не забудут наградить.
— Тебя ждет большая награда. Торопись к хану, — сердито буркнул один из всадников.
— Мы без воды мучились, а ты только на пол пути! Победишь с такими, как ты! — сказал другой басмач.
Часто теперь встречались каравану отступающие. В большинстве они ехали по двое на одной лошади. Лица почерневшие и печальные. Многие из них потеряли в бою родных и близких.
Один из друзей Мергена подъехал к нему, поздоровавшись, попросил напиться. Он подробно рассказал о последнем бое.
— Ты, Мерген, мудрец! Далеко видел. Давай-ка поворачивай обратно, пока не поздно.
***
Утром вернулась разведка, выяснившая, что следы отступающей банды идут строго на юг.
Командир дивизиона, Клигман и Цитович во главе кавалерийского взвода Митракова поехали на поиски Малахова и Захарова.
Трехдневный бой, нестерпимая жара и ненормальное питание измотали бойцов. Пустыня была пепельно-желтой от зноя. Казалось, отойди на несколько шагов от живительного колодца — сгоришь в этом пекле.
Но бойцы рвались вперед: судьба Малахова и Захарова волновала каждого до глубины души.
Цитович ехал впереди. Он молчал, молчали и бойцы. И вот перед ними стали раскрываться шаг за шагом подробности смертельной схватки разведчиков с басмачами. Сначала наткнулись на лошадь Малахова, метрах в ста лежал и сам Малахов весь в крови. Песок возле бойца был иссечен пулями. Малахов весь изранен: в живот, бедро, грудь, голову. Он лежал в одном нижнем белье — басмачи раздели его. Глаза выколоты. Уши обрезаны…
Захарова обнаружили шагах в трехстах от Малахова. По-видимому, он был ранен возле Малахова и отходил в нашу сторону. Он тоже раздет, изуродован… Вокруг бойца валялось много стреляных гильз, разбитая винтовка.
Их похоронили вместе в глубокой могиле на самом высоком бархане.
— Вчера мы захватили одного раненого басмача. Может быть, он знает подробности их гибели? — произнес командир дивизиона — Нужно допросить его…
Перед заходом солнца ко мне пришел Митраков, подробно рассказал о гибели Малахова и Захарова. Допрос пленного басмача нарисовал полную картину этого боя.
— Два красноармейца, — как рассказывал пленный, — храбро сражались против семидесяти человек. Они не давали поднять головы и стреляли очень метко. Когда один был убит, другой взял его винтовку, гранаты и продолжал бой, постепенно отходя к своим. Он ловко [укрывался за кочками, и даже признанные мергены не могли попасть в него. Наконец пуля угодила в него. Но когда с радостными криками кинулись к нему, он швырнул одну за другой две гранаты. Много погибло джигитов.
— Брось оружие! Сдавайся! — кричали ему.
— Кызыл-аскеры не сдаются, — с ненавистью ответил он.
Тогда решили покончить с ним. Один из ловких джигитов подкрался к нему сзади и убил ударом кинжала.
Долго стояли джигиты над телом бойца, пораженные его храбростью. И даже юз-баши сказал, что он хотел бы иметь таких воинов.
Когда пленного спросили, победят ли они Красную Армию, он долго молчал, а потом оглядел нас всех умными хитроватыми глазами и твердо сказал:
— Нет, я не уверен. Так думают многие. Как можно победить Красную Армию, когда она победила ак-падишаха с его великим войском? Мы напрасно воюем.
И снова ему задали вопрос:
— Если ты так думаешь, зачем пошел воевать против Красной Армии? Зачем грабил мирное население, убивал честных людей?
— В этом деле моя ошибка, — он опустил голову на грудь и вздохнул. — Может, простят, если буду честно трудиться? Нас силой заставили идти в басмачи. Сейчас у многих открыты глаза.
***
Когда стемнело, дежурный по
