Знал о ней только сам Мышлаевский, пароли вообще отсутствовали, а значит, посылать кого-то другого было бесполезно, да, по большому счету, и некого. Следовательно, нужно было идти самому. Без связи, без прикрытия и документов…
Тщательно разработав маршрут, Мышлаевский, надеясь только на везение, лесными дорогами и тропками добрался-таки до города. Оставалось главное: пройти улицами. Поразмыслив, поручик решил идти ближе к полуночи. По крайней мере, в это время последние пешеходы еще не вызывают подозрений, а в случае чего есть шанс уйти от погони.
Куда идти, Мышлаевский знал прекрасно, вдобавок ему снова повезло, так как на пешеходном мосту, соединявшим поросший кустарником район Гребли с собственно городом, не оказалось милицейского поста.
Очутившись в таких знакомых проулках, Мышлаевский воспрянул духом и вскоре задворками вышел к нужному дому. Первым делом поручик огляделся, прислушался и, толкнув незапертую дверь, очутился в темном, пахнущем помоями, коридоре.
Он сделал шаг, другой и вдруг случайно сброшенный им с табуретки таз, наполнил закуток плеском, звоном и грохотом. Мышлаевский рванулся вперед, через вторую дверь ввалился в хорошо освещенную комнату, и тут его остановил знакомый голос, громко воскликнувший:
— Поручик?! Вы? Откуда, черт побери?
— Из Лондона… — машинально ответил Мышлаевский.
Поручик протер глаза, тряхнул головой и увидел стоящего перед ним пана Казимира, выглядывающего у него из-за плеча Вукса и за столом какого-то пожилого еврея со странно знакомым лицом.
— Вы здесь… — только и смог произнести Мышлаевский.
Скорей всего Мендель поленился вылить ополоски из злополучного таза, и теперь правая сторона щегольских галифе Мышлаевского темнела от выплеснутой воды, а по кавалерийским леям и голенищам офицерских сапог скатывались сероватые капли.
Удивление, радость и недоумение одновременно отразились на лице пана Казимира, и в результате все вылилось в насмешливую тираду, мгновенно разрядившую обстановку:
— Вот видите, панове, что бывает, когда вваливаются не глядя!
— И не предупредив, — добавил поручик Вукс.
— Как — не предупредив? — опешил Мышлаевский. — Разве сигнала не было?
— Был, был… — подтвердил пан Казимир, внимательно наблюдая за Мышлаевским, смущенно стряхивавшим со штанов воду.
Теперь майору многое стало совершенно ясно, и он, перейдя на деловой тон, уточнил:
— Выходит, пан поручик и есть… эмиссар?
— Да… Это я.
— Ну дела… — Майор подошел к Мышлаевскому, радостно потряс его за плечи и первым делом спросил: — Когда отказали двигатели?
— Вы знаете? — Мышлаевский сразу посерьезнел. — Первый почти сразу…
— И вы повернули на Румынию?
— Нет, на новую базу… Хотели отремонтировать. А на посадке второй мотор обрезало, ну мы и плюхнулись. Потом машину спрятали, все замаскировали и дальше пешком. Но дошли все, как приказано…
— Ну молодцы! — обрадовался пан Казимир и быстро спросил: — Машину где спрятали?
— На бывшей торфоразработке. Там яма огромная водой залита.
— Ясно… — майор облегченно вздохнул. — Ну а в Лондоне что?
— Сначала вроде как никто ничего… А недавно собрали нас всех, проинструктировали и на парашютах сюда… Высадились в районе базы, и я почти сразу сюда.
— Кто еще прилетел?
— Экипаж самолета, поручик Рыбчинский и я.
Почувствовав, что Мышлаевский что-то недоговаривает, пан Казимир задал вопрос в лоб:
— Про меня речи не было?
— Была… — Мышлаевский забыл про штанину и подтянулся.
— Ну!
— Мне поручено передать пану майору… — Мышлаевский окинул всех взглядом. — Война между Россией и Германией вот-вот начнется!
— Так… — пан Казимир посмотрел на будто проглотившего язык еврея и неожиданно севшим голосом сказал: — Ну вот, старина, а ты еще как-то спрашивал, чем кончится это лето…
* * *
Последнее время Усенко редко бывал свободен и потому особо ценил возможность прогуляться по вечернему городу. Жара уже давно спала, и только отдающие тепло камни брусчатки напоминали о дневном зное. Где-то неподалеку магазин запирали на ночь, и грохот длинных гофрированных жалюзей, спускавшихся до самого тротуара, далеко разносился в предсумеречной тишине затихающей улочки.
Усенко не спеша свернул в переулок, миновал двухэтажный особняк, странно похожий на два спичечных коробка, поставленных друг на друга, и едва сошел с тротуара, собираясь перейти улицу, как из ближайшей подворотни его окликнул голос, показавшийся знакомым.
— Капитан, на минуточку…
Усенко замер на месте. Затем медленно вернулся на тротуар, бросил пару взглядов по сторонам и только тогда обернулся.
Спрятавшись в тени дворового проезда и опираясь плечом на слегка выпиравший подкос, пан Казимир безмятежно улыбался. Усенко заглянул в браму, убедился, что больше там никого нет и, подойдя почти вплотную, спросил:
— Где пропадали, майор?
— В бегах, пан капитан, в бегах…
Несмотря на шутливую фразу глаза пана Казимира вовсе не улыбались. Напротив, он весьма настороженно присматривался к своему собеседнику.
— Зачем? — криво улыбнулся Усенко. — Вам же ясно сказали: арест — недоразумение…
— Если бы… Я, знаете, на хутор к доктору Голимбиевскому уехал, нервишки хотел подлечить, а за мной НКВД — шасть! Ну, я — снова в бега…
— Голимбиевский? Голимбиевский… — Усенко наморщил лоб. — Нет, не припоминаю… Хутор-то его где?
— У Княжьего леса.
Усенко напряг память. Да, кажется, в какой-то сводке мелькнуло это название «Княжий лес», но с чем оно было связано, капитан не мог вспомнить. На всякий случай подтвердил:
— А-а-а, да-да, было такое… Ездили, но исключительно по своим делам, так что вы, пан майор, зря драпанули.
— Правда? — в голосе пана Казимира прозвучала ирония.
— А если сомневались, раньше спросить могли… И жили бы у своей пани Яновской, припеваючи.
— Ой, не верится…
Усенко немного помедлил с ответом. Похоже, майор или что-то знал, или догадывался. Прошлой осенью мнение руководства разделилось, и капитан не получил одобрения за свой контакт с паном Казимиром. От Усенко даже требовали немедленного ареста поляка, а тут еще пан Казимир своим исчезновением весьма усугубил положение. Однако сейчас, с повторным появлением майора, дело приобретало иной характер, и Усенко после паузы продолжил разговор:
— И напрасно. Тем более что информация ваша, та, что вы в ресторане передали, как здесь говорят, «першои клясы».
— Ну я все же профессионал…
— А если профессионал, то я вас слушаю… — Усенко понял, что появление майора вызвано чем-то важным, и спросил напрямую: — С чем пришли?
— Серьезное дело, капитан. Имею сведения, что в ближайшее время Германия нападет на вас.
— Ишь ты… — Усенко качнул головой. — Не из Лондона ли слушок, а, пан майор?
— Не совсем…
— Что? Неужели своя агентурная сеть имеется?
— Я бы не сказал…
Усенко замолчал, рассматривая пана Казимира в упор. В словах майора, по местному выражению, «була рація». Капитан хотел верить поляку, но в то же время сильно опасался подвоха. После полупризнания связи с Лондоном такие слова выглядели двояко, и капитан, отбросив всякую дипломатию, сказал:
— Слушай, майор, давай уж начистоту. Как профессионал с профессионалом… Твое сообщение, что? Провокация?
— Нет. Но как професионал профессионалу скажу… Значит, мои сведения для тебя не новость… Впрочем, так и должно быть… Выходит, капитан, воевать собираетесь?
— Не знаю… Не капитанского ума это дело. Вот с тобой могу говорить на равных.
Хотя такая откровенность была рискованной, Усенко сознательно обострял розговор. Для себя он решил точно, если что — отсюда майора не выпустит.
Скорее всего о чем-то подобном думал и пан Казимир. Во всяком случае, в его вопросе было явно прозвучавшее недоверие.
— В агенты вербуешь? Или… в союзники?
— Выбирай…
— Тогда дай срок. Неделю.
Не отвечая, Усенко поднял голову и долгим, тяжелым взглядом посмотрел майору прямо в глаза. Капитан понимал: от того, что он сейчас скажет, зависит многое, и заколебался.
— Неделю, говоришь? И будем договариваться?..
Усенко снова замолчал, подумал и наконец решился:
— Ну лады, майор! Меня как, опять сам найдешь?
— Конечно, сам…
Пан Казимир инстинктивно дернул руку вверх, как будто хотел отдать честь, отступил на шаг и скрылся в проезде, а Усенко еще долго стоял на месте, повторяя в памяти их непростой разговор…
Ветер врывался в открытый десантный люк «юнкерса», остервенело рвал завязки полотняного шлема и изо всех сил мешал Петру вытолкнуть застрявший грузовой тюк. Вся группа уже прыгнула, и в самолете оставался еще только напарник Меланюка, бестолково суетившийся рядом.
