другие просто отдыхали, курили… Соблазн был велик, и командир тяжелого танка решил смять ближайшую батарею и уйти победителем.
Старший лейтенант Шестаков был на левом фланге дивизиона, в третьей батарее. Он как раз отправлял на НП группу санитаров и связистов, когда подошел Крючков. Сержант доложил о раненом Громове, о том, что капитан на наблюдательном пункте, и пошел в свою батарею.
Крючков уже подходил к крайнему, четвертому орудию, когда повстречался с Тонкоруновым, который нес под мышками по пустому снарядному ящику.
— А, музыкант! — устало улыбнулся Крючков. — Ну, как дела? Как война? Да не спеши ты, как голый, купаться, давай покурим.
Тонкорунов грохнул на землю пустые ящики.
— Во, хоть посидим по-человечески, — сказал Крючков, усаживаясь на ящик и снимая с себя автомат и телефон.
Тонкорунов тоже сел, достал портсигар с табаком. Ухмыльнувшись и показав взглядом на портсигар, Крючков спросил:
— Привык? По кисету не скучаешь?
Тонкорунов не ответил и, глядя на повязку на голове Крючкова, спросил сам:
— Сильно?
— Нет, ухо оборвали.
Молча свернули папиросы, закурили. В это время невдалеке взревел мотор. И сразу тишину прорезал истошный крик наблюдателя: «Та-анки!!»
Крючков и Тонкорунов вскочили. Поперхнувшись дымом, Крючков закашлялся и сквозь выступившие слезы смотрел вперед. Тонкорунов рванул его за рукав и указал рукой в сторону оврага.
Ломая ольху и подминая густую поросль малинника, из оврага вопреки здравому смыслу вылетел уже второй, средний танк. Он сразу же пристроился за первым, тяжелым танком, прикрываясь его мощной броней. Первый танк на полной скорости шел на крайнее орудие. Брызнул сноп огня, и тугой ветер от низко летящего снаряда ударил в щеку Крючкова. Танк бил по второй батарее, вдоль фронта. Первую батарею он, видимо, хотел просто раздавить.
— За мной! — крикнул Крючков Тонкорунову и, видя, что тот продолжает стоять с перекошенным от страха лицом, замахнулся: — Убью-ю!
Убедившись, что Тонкорунов бежит следом, Крючков кинулся ко второму орудию. Он знал, что его первое орудие давно подбито и из него стрелять невозможно. И еще: он успел оценить маневр вражеского танка. Танк, не сбавляя скорости, шел точно по фронту. Третье и четвертое орудие стрелять из ровиков не смогут. Выкатить их не успеют. Орудия второй батареи должны быть выкачены еще больше вперед или назад, иначе их снаряды будут поражать орудия правого фланга.
Вдоль всего дивизиона уже неслась многократно повторенная, единственная команда: «К орудиям!» Но стрелял пока вражеский танк, а наших выстрелов не было.
Добежав до второго орудия, где на брезенте еще лежали готовые снаряды, Крючков загнал бронебойный снаряд в ствол. Без панорамы, прямо по стволу, стал наводить орудие в танк. Подбежавший Тонкорунов встал за правило. Первый выстрел — мимо. Опасаясь задеть первое орудие, Крючков взял чуть выше. Второй снаряд ударил в танк, но не остановил его.
«Хитер, сволочь!» — подумал Крючков о водителе, который вел машину, как по шнуру, ни на секунду не подставляя бортов, более уязвимых, чем лобовая броня. Второй танк не высовывался из-за первого.
Тонкорунов пригнулся от ветра пролетевшего над головой снаряда и на секунду выпустил правило.
— Разорву! Выпотрошу! — опять заорал Крючков, навел ствол в верхний срез бруствера первого орудия и… стал ждать. Лицо его окаменело. Побелевшие пальцы впились в рукоятку спуска.
Танк приближался. Вот он, чуть сбавив скорость, перевалил через невысокий бруствер ровика, осел всей тяжестью на лафет первого орудия. Треск. Скрежет. Танк, взревев, подминал под себя искореженный металл.
В какую-то долю секунды по спине Крючкова пробежал холодок, словно льдинка сползла меж лопаток: «Устою ли?» И тотчас же вихрем, с разных сторон, одновременно, пронеслись короткие мысли: «Это тебе не игрушечный макет!.. Из Монголии воевать рвался… А на Тонкорунова наорал… Беловодская, может, погибла, танк сомнет и тебя и других… Пройдет по живым и по мертвым…» Мысли уперлись в стальную громаду, задержавшуюся в ровике. Крючков уже ни о чем не думал. Только помнил, что промахнуться нельзя. Другой снаряд зарядить не успеет. Он ждал.
Танк стал взбираться на бруствер. Задрав ствол орудия, он на секунду обнажил днище. Крючков выстрелил в черный прямоугольник открывшегося брюха между гусениц. Танк дернулся, осел задом. Опять было рванулся и замер.
— Убью! — бессмысленно закричал Крючков, рывком выбросив стреляную гильзу.
Тонкорунов тотчас загнал новый снаряд. Крючков встретился с Тонкоруновым взглядом, хотел крикнуть, но сорвался на свистящий шепот:
— Пригнись, Миша! Осколки могут…
Он выстрелил еще раз по неподвижному танку. В то же место. Второй танк круто повернул, попытался уйти. На него сразу же обрушились соседние орудия. Крючков по нему выстрелить не успел — танк загорелся. Из башни выскочили два танкиста и подняли руки.
Крючков постоял, расслабленно привалясь к щиту орудия, потом сел на лафет и потянул за рукав Тонкорунова:
— Садись. Закурим…
К ним подошел Алексей Иванович. Обоим пожал руки. Хотел повернуться, но задержался. Сбоку, пристально поглядел на Крючкова, словно видел его впервые, сказал:
— Спасибо, сержант Крючков…
34
Костромин обогнул высоту слева, осмотрел каждый ровик — никаких следов. Пошел вправо. Ближе к флангу было оборудовано укрытие — узкие глубокие щели. Издали Костромин увидел санитарную сумку. Здесь!
Юлия Андреевна лежала на дне ровика, лицом вниз, закрыв голову руками. Он спустился в ровик, осторожно приподнял ей голову, заглянул в лицо. Правая сторона головы, висок и щека были в крови. Костромин поднял Юлию Андреевну, положил ее на край ровика, с трудом подтянулся и вылез сам. Повесив себе через плечо санитарную сумку, он взял на руки Юлию Андреевну и тихо пошел в тыл. Под ногу попал стабилизатор мины, и Костромин пошатнулся. Рука Юлии Андреевны выскользнула и безжизненно свисла вниз. Костромин пошел еще осторожнее.
Среди мелкого кустарника стояла сосна, до половины срезанная снарядом. Костромин свернул к ней. Положил Юлию Андреевну между двух снарядных воронок. Опустился на колени и, сжавшись от страха, ощупал пальцами ее голову. Раны не было, только сгусток запекшейся крови в волосах.
Костромин достал из санитарной сумки бинт, вату и флягу с водой: разомкнул плотно сжатые зубы Юлии Андреевны, влил ей в рот немного воды, стал смывать кровь на голове. Вдруг ему показалось, что ресницы ее дрогнули.
Костромин отшвырнул в сторону бурый комок ваты, наклонился к самому лицу девушки, только теперь догадался расстегнуть ей ворот. Потом, что-то сообразив, он сунул руку под гимнастерку, на ощупь расстегнул другие пуговки. Протер ей щеки и шею смоченной из фляги ватой. Она глубоко вздохнула.
Костромин почувствовал, как плотный комок подступил к его горлу. Он хотел проглотить его, но не смог и огляделся по
