— Просим Якова Степановича на баяне исполнить краковяк. Танцуем на приз.
Колосков забросил широкий бархатный ремень на плечо и заиграл. К нему подсела жена.
— Приз обеспечен начальнику штаба, смотри, как красиво танцует.
— Внимание, товарищи, — заговорил Кочубей, когда Танец кончился, — приз присуждается… — он замолчал и лукаво посмотрел на окружающих.
— Руденко, Руденко! — раздались дружные возгласы.
— Правильно, товарищи, наши мнения сходятся!
Внимание всех приковано к закрытой корзине, которую вручила комиссия жене начальника штаба. Руденко торжественно поднял крышку, и все увидели голову красивой хохлатки. Необычный приз был встречен смехом и аплодисментами.
— Просим Мирона Исаева, пусть что-нибудь прочтет, — проговорила Таня Колоскова.
— Просим!
Исаев стал отказываться. После беседы с друзьями он чувствовал себя неловко и не знал, как себя вести. Но, взглянув на Пылаева, который громче всех кричал «просим», согласился.
Колосков поставил баян возле радиолы, а сам вышел в коридор покурить.
— Яков Степанович, что с вами, вы побледнели? — с беспокойством спросил его Зорин.
— Целый день плохо себя чувствую, то в холод бросит, то в жар.
— Надо быть осторожным. В санчасть ходили?
— Нет, товарищ командир. Занят был.
— Понимаю. Но придется сходить к врачу.
В зале Мирон Исаев красивым басом читал:
И потому не плачем, вспоминая
Друзей, которых с нами нет в живых.
Должны мы — так велит страна родная —
И за себя трудиться, и за них.
Мы для того прошли сквозь дым и грозы,
Чтоб на руинах все отстроить вновь.
Нас сблизили непролитые слезы,
Нас породнила пролитая кровь.
И может быть, когда мы стары будем,
О днях тяжелых поведя рассказ,
Мы с глаз смахнем слезу, и кто осудит,
Кто упрекнет за эту слабость нас…
— Да… — тяжело вздохнул Зорин. — Многих среди нас нет… — Он опустил голову, замолчал. К нему подошел дежурный по гарнизону и вручил телеграмму. Зорин быстро прочел ее и обратился к Колоскову:
— Поздравляю вас, Яков Степанович, — он пожал Колоскову руку, — пойдемте в зал. Товарищи, — обратился он к танцующим. Радиола умолкла, все повернулись к Зорину. — Получен Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами офицеров нашего полка: «За отличное выполнение своего служебного долга наградить: орденом Красного Знамени гвардии майора Колоскова Якова Степановича. Орденом Красной Звезды — капитана Снегова Евгения Никифоровича, рядового Цимбала Куприяна Гавриловича».
Дружные аплодисменты раздались в зале. Все бросились поздравлять награжденных.
— Внимание! — крикнул Морозов. — Послушаем боевых друзей — гвардии подполковника Пряхина, гвардии майора Колоскова, гвардии капитана Пылаева и Кочубея. Пусть исполнят «Солнце скрылось за горою».
Радостные возгласы и аплодисменты были ответом. Колосков взял баян, и товарищи дружно запели:
Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною
Шли с войны домой советские солдаты.
Присутствующие вполголоса подхватили знакомые слова песни:
Они жизни не щадили,
Защищая отчий край — страну родную.
Одолели — победили
Всех врагов в боях за Родину святую.
Не успела смолкнуть песня, как раздался громкий голос Евгении Сергеевны Исаевой:
— Дамский вальс.
Исаева включила радиолу и подошла к Якову.
— Яков Степанович, не откажите.
— Отказываться не смею, да еще в такой вечер. Но учтите, это первый провозной, — сказал он и несмело вошел в круг.
После танца Колосков проводил Исаеву к месту, почувствовав себя плохо, вышел из клуба.
Ночь была темная, высоко в небе горели крупные звезды. Колосков прислонился к стене и стал слушать песню, долетавшую сюда из открытых окон.
Воздух был мягок и душист. Из-за горы показался щербатый месяц и несмело осветил дома, позолотил крыши старинных солдатских казарм. За высокими кирпичными стенами военного городка возле скал закричали хором шакалы, будто настойчиво просили часового: «пусти, пусти».
До слуха Колоскова донесся громкий голос Кочубея:
— Отгадайте! «Без ног оно, и без крыльев оно, не видно его, и не слышно его. Быстро летит — не догонишь его».
Кто-то тоненьким голоском выкрикнул:
— Время! — и все засмеялись.
Опять заиграла радиола, зашуршали подошвы танцующих. Яков Степанович вошел в коридор и встретил жену, улыбнулся ей. Она внимательно посмотрела на него и сказала:
— Яша, тебе плохо? Может, уйдем?
— Да нет уж, останемся. В кои веки собрались. Иди веселись. — Он взял жену под руку и повел ее в зал.
Колосков положил на подоконник руки и, прижав горячий лоб к стеклу, смотрел на улицу. Ему хорошо было видно, как первые самолеты заходят на посадку, и он пытался угадывать, кто ведет машину.
Колоскова тянет на аэродром, к друзьям, но болезнь крепко приковала его к кровати. Вот уже второй день он не выходит из дому. А что толку? Болезнь не оставляет его в покое.
Колосков обессиленный опустился на кровать. «Немного полежу и встану, — подумал он, — не надо, чтобы Таня и врач застали меня в постели».
Сколько прошло времени, он не помнил. Отбросив одеяло, он снова посмотрел в окно. Полеты кончились. Из штаба вышел командир части при всех орденах. «Куда это он?» — подумал Колосков. Командир части сел в машину и поехал в сторону аэродрома.
«Наверное, к сыну», — решил Колосков. Мимо окна прошел Цимбал. В его руках Яков Степанович заметил газеты и несколько журналов.
— Разрешите, — донесся с порога голос.
— Входите, — ответил Колосков и, пошатываясь, встал.
— Здравствуйте, товарищ гвардии майор. Как ваше здоровье?
— Здравствуйте, товарищ Цимбал, вот воюю с малярией, думаю не поддаваться. Садитесь.
— Як вам на минутку, газеты занес и письмо из Румынии.
Колосков распечатал письмо и сел на кровать.
— От Костелу Садояну, — бросил он и начал читать. Вдруг руки его опустились. — Убили, — прошептал он в волнении.
— Кого убили, товарищ майор? — воскликнул Цимбал.
— Репина убили, а мы-то гадаем, где он. Между Констанцей и Кармен-Сильвой сбросили в море. Говорил, вот отслужу в армии, загляну в Белоруссию, посмотрю, где деда похоронили, потом поеду к Шеганцукову. Вот и не поехал…
Колосков продолжал читать вслух: «Мы поставили Петру Репину памятник на крутом берегу Черного моря. Аника, его знакомая девушка, принесла нам фотографию. Убийца Репина, очевидно, под фамилией Репина скрывается у вас. Будьте бдительны, не давайте себя обмануть. Дорогой Яша, жизнь у нас налаживается, делается лучше. Я работаю в горкоме партии. Вот бы вам сейчас заглянуть в Румынию. У меня на этот случай припрятана бочка темно-красного, как рубин, вина. Дорогим гостям всегда рады. Привет Лидии Ивановне, Василию и всем, кто меня знает. Пиши, как живете, что у вас нового в семье. Твой друг Костелу».
— Передайте командиру полка это письмо, — проговорил Колосков, обращаясь к Цимбалу.
— Все офицеры уехали в училище. Командующий вызвал, — ответил Цимбал. — Разрешите идти?
Цимбал вышел из комнаты и побежал в общежитие, чтобы рассказать солдатам и сержантам о гибели однополчанина Петра Репина, которого в части многие хорошо знали.
Колосков несколько времени сидел неподвижно, потом, взглянув на фотографию брата жены, стоявшую на столе в красивой рамке, подумал: «Да, Боря, такие-то дела… Из наших однополчан еще одного не стало. Борьба продолжается. Надо немедленно передать письмо Костелу куда следует».
Яков Степанович незаметно задремал, сидя на кровати, и не слышал, как вошли в комнату жена и врач. Таня подошла к мужу и взяла его за плечо.
— Яша, проснись.
Колосков приоткрыл глаза.
— Товарищ гвардии майор, — заговорил врач, — из города прислан санитарный самолет. Надо вам лететь в госпиталь. Сейчас приедет за вами машина, и мы отвезем вас на аэродром.
— Без госпиталя нельзя разве обойтись? — с обидой спросил Колосков.
— У нас нет условий в лазарете. Вам необходимо полежать в госпитале.
— Жаль, а я ведь думал, два дня потрясет и отпустит. Бессильна ваша медицина…
В комнату с криком вбежал Валя Пылаев.
— Дядя Яша, спасите, мама умирает, а папы нет.
— Окажите помощь, — приказал врачу Колосков и сам, шатаясь, без фуражки, пошел за мальчиком.
— Яша, куда же ты, сейчас машина приедет! — крикнула вдогонку Таня и бросилась за ним.
Лидия Ивановна без сознания лежала на полу, по ее бледному лицу текла кровь. Вероятно, падая, она ударилась виском о порог.
