пытался намеками возродить ее память о муже, она воспоминала только Джейка Тейта. Сьюзен повесила на стене фотографию своего отца. Воспоминания Розалинды о первом муже были светлыми. Она рассказывала о нем Роланду задолго до своей болезни. Но не все лужицы памяти относились к далекому прошлому. Она вспоминала о поездке в Кью-гарденз [163] с Роландом пять лет назад. Были живы и ее воспоминания о матери, умершей в 1966 году, о ком она до сих пор сильно беспокоилась. Давненько они с ней не виделись, и надо бы съездить в деревню навестить ее, потому как она уже совсем старенькая и слабенькая. Иногда Розалинда собирала походную сумку с гостинцами и дорожными принадлежностями. Яблоко, пачка печенья, свежее белье, карандаш, будильник. Рядом торчали сложенные листки бумаги – по ее словам, это были билеты на автобус.
Пришла смотрительница, чтобы их отпустить. Сейчас начнется вторая смена обеда, сказала она, и им придется уйти. Значит, сейчас он в последний раз в жизни увидит маму, скрючившуюся за столом рядом с десятком громко переговаривавшихся стариков. Ему казалось невероятным, что она была еще способна есть. Ее голова так и свисала вперед, глаза были широко раскрыты, как и ее рот. Она не мигая уставилась в миску с пюре и не слышала, как дети с ней попрощались. Роланд поцеловал ее в голову, дрожащую и холодную, и снова заметил широкую проплешину на затылке. Ему полегчало, когда они вышли на тенистую улицу, заставленную припаркованными автомобилями. Находясь рядом с братом и сестрой, он почти ничего не чувствовал. Ему надо было побыть одному. Он предположил, что и им того же хотелось, потому что, покуда они шагали к ближайшему кафе, Сьюзен и Генри обсуждали другие дома престарелых, где, как они слышали, царили порядки куда хуже и которые обходились дороже, чем этот.
Кафе располагалось в помещении бывшего магазина поношенных вещей. Двое знакомых Сьюзен пытались «раскрутить его» за скромную арендную плату. Это было печальное заведение, которое тщилось казаться веселым: на столиках, покрытых тонкими скатерками в красную клетку, стояли горшки с геранью, а по стенам были развешаны таблички с истертыми забавными надписями – по-видимому, дар от местного паба. «Не надо безумно хотеть работать здесь, но и это сойдеть». Взгляд Роланда привлек мягкий знак в конце последнего слова, и он даже удивился, что это его поразило. Хозяева заведения просто изо всех сил старались извлечь выгоду из всего, что оказалось под рукой.
У него не было никакого настроения услышать крайне важные новости. Они втиснулись за крошечный столик и заказали по чашке чаю. Есть никому не хотелось. При виде маминого обеда – пюре в пластиковой миске – Роланда чуть не вырвало. Все как будто молча согласились с тем, что Сьюзен не могла огласить свои новости до подачи чая. Ей и Генри было уже под семьдесят. Все обычные признаки возраста в их лицах, в походке, в речи рисовали его будущее лет через десять-двенадцать. Но оба держались молодцом, пытался он себя ободрить. У обоих были несчастливые первые браки, закончившиеся скандальными разводами, о которых потом никогда не вспоминали, и безмятежные вторые союзы, покуда он плелся по жизни в одиночку, растрачивая энергию и не находя цели. По крайней мере, у него была масса друзей и знакомых, в том числе бывших любовниц, которых время от времени можно было зазвать к себе на ужин. Но с годами кое-кто остепенился и зажил спокойной жизнью во втором или третьем браке, и он стал видеться с ними все реже.
Когда им принесли чай в толстых белых кружках, таких горячих, что не дотронуться, Сьюзен достала из сумки коричневый конверт. Она получила письмо от подполковника Эндрю Браднел-Брюса из Армии спасения. Они помогали людям находить родственников, с которыми давно была утрачена связь. Он писал, что некоторое время занимался делом, которое могло бы ее заинтересовать. Он нашел Сьюзен благодаря необычной фамилии ее первого мужа – Чарне. Если ее мать была в девичестве Розалиндой Морли из Эша в графстве Гэмпшир, то ей, вероятно, будет любопытно узнать, что у нее имеется брат. Он был усыновлен вскоре после его рождения в ноябре 1942 года. Его имя – Роберт Уильям Коув, и он хотел бы связаться со своей биологической семьей. Подполковник Браднел-Брюс заверял ее, что если она не захочет связываться с этим человеком, то дело будет закрыто и он больше не будет ей надоедать. Если же она заинтересована, то он с радостью свяжет ее с братом.
Генри и Сьюзен переглянулись. 1942 год, когда они уже были далеко от дома и началась их самостоятельная жизнь. Далеко от матери, далеко друг от друга. В начале сороковых их отец сражался на фронте в пустыне Северной Африки. Так что все было понятно. Судя даже по именам мальчика. Роберт – ну, конечно, а Уильям – так звали отца майора Бейнса и его старшего брата. Сьюзен и Генри вопросительно посмотрели на Роланда. Тот кивнул: это был его родной брат.
В наступившей тишине он неуверенно произнес:
– Ну…
Ну – что «ну»? Первая реакция: какой же я глупец. Все было настолько очевидно, что ему теперь показалось, будто он уже слышал эту новость раньше, но не придал ей значения. Или что он обладал слишком хорошей защитой от старой семейной легенды, чтобы понять только что услышанное. Или же он просто не хотел этого знать. Новость не стала для него шоком – пока что не стала. Скорее, она была обвинением. Когда Розалинда приехала к нему в Клэпхем после похорон отца – он пытался все снова обдумать, покуда все трое сидели, храня гробовое молчание: нет, она не перепутала дату, сказав, что впервые встретила Роберта Бейнса в 1941 году. Их мама просто забыла солгать. Она помнила, что нельзя упоминать о малыше, но чуть не выложила ему правду. Она отослала детей из дома, чтобы «разобраться в своей жизни». Что бы значили эти ее слова? Если бы он отнесся к ним внимательнее, один умный уточняющий вопрос сдернул бы завесу тайны с семейной истории. Ей явно хотелось все ему рассказать. Наверняка были и другие ситуации, когда она могла бы освободить душу от этой тайны. Ведь после смерти майора, когда давние события жизни остались далеко позади, ей было нечего терять. Но его мысли всегда оказывались где-то далеко всякий раз, как он думал о своих родителях. Ему бы проявить чуть больше настойчивости – или ему не хватало любви? – и он смог бы вытянуть из нее этот секрет, да и мама избавилась бы от отягчавшего ей душу бремени, которое она в течение шестидесяти двух лет несла в одиночку. Он с братом и сестрой мог бы ей помочь. Они могли бы узнать реальную историю семьи. А сейчас она сидела совсем рядом, уставившись в свою миску, и ничего не могла им поведать о своем тайном сыне, потому что фактически уже была мертва.
Роланд откинулся на спинку стула, ощутив тяжесть ближайшего будущего. Вопросы, рассказы, требующие нового изложения, незнакомец, которого придется привечать как брата, ну и наконец, получившая полное объяснение вечная мамина печаль и озабоченность. Он увидел, как все эти события разворачиваются перед ним, исчезая и вновь возникая вдалеке, точно тропа, бегущая по холмистой местности. Вот оно, его прошлое, еще более смутное, чем прежде, с размытыми фигурами в тумане. Роберт Бейнс усыновил ребенка жены солдата действующей армии. Розалинда забеременела от мужчины, в то время как ее законный муж сражался за родину на фронте. Позор и тайна, раздоры в семье, сплетни в деревне. Джек погиб в 1944 году в боях за освобождение Европы, позволив Роберту и Розалинде соединиться браком. Содействовал ли сержант Бейнс, пользуясь своим служебным положением, отправке детей Розалинды в Лондон, чтобы они не мешали ему выстраивать отношения с их матерью? Настаивал ли он, чтобы новорожденного мальчика отдали на усыновление – ради спасения своей армейской карьеры? Перед ним же маячила реальная перспектива предстать перед трибуналом. Вместе с Роландом, отправленным в школу-пансион, все четыре ребенка Розалинды подверглись изгнанию, были отправлены на дальние поселения.
