зоопарк откроем. Думаешь, не смогу? Я всё-таки кандидат наук. Несколько лет в вузе преподавал.
Ирина встала у Павла за спиной и принялась массировать ему плечи.
— Пашенька, золотой мой, ты и так трудишься не покладая рук. Отдохнуть тебе надо.
— Ира! — Павел взял бутылку, но тут боксёрским гонгом прозвучала соловьиная трель дверного звонка.
— Кто это ещё? Тоже к тебе по работе? — вдогонку съязвил Павел.
— Нет, я никого не жду. Сейчас открою.
— Сиди, я сам.
Павел, не скрывая разочарования, поставил бутылку и вышел в коридор. Ирина засуетилась — положила в тарелку Павла лоснящуюся жиром котлету, две ложки салата и наполнила стопку до краёв водкой. У входной двери слышались глухие голоса — удивлённый Павла и мальчишеский звонившего. Наконец дверь захлопнулась, и в гостиную вошёл Павел, задумчиво рассматривая жёлтый конверт формата А4.
— Курьер из банка. «СтрёмВзятьБанк». Тебе говорит о чём-нибудь?
— Да… Ерунда… Дай мне пакет, я потом посмотрю.
— Зачем же потом?! Сейчас и посмотрим, — Павел решительно надорвал конверт.
— Давай хоть после ужина, Пашенька. Ты вон не доел…
— Ириш, извини, я устал. Я не первоклассник и не говорящий попугайчик. Я тоже хочу и могу участвовать в нашей, как бы совместной, жизни.
Жёлтый бумажный завиток упал на пол. Павел извлёк сшитые скрепкой листы и прищурился, вчитываясь в мелкий текст.
— Так, что тут?.. Чукаленко Ирина Григорьевна… За три года… Два миллиона… Банк претензий не имеет… Что? — Павел кинул конверт поверх сковородки. — Три года?! Ты три года выплачивала такую сумму и молчала? Ира!
— Пашенька, я не хотела тебя волновать. У меня был долг, да. По глупости. Но, смотри, всё к лучшему: мне теперь не надо никого репетировать. Мы вместе пойдём на хоккей. Паша, это же здорово!
— Да, Ира, замечательно! Иди на хоккей, иди, куда хочешь, вообще. Ты прекрасно и без меня справляешься. Всех благ и процветания! Черепашку себе заведи.
Павел скрылся в спальне. Минут двадцать под его сопенье и неразборчивые чертыхания хлопали дверцы шкафов и елозили ящики комода.
***
Татьяна в упор посмотрела на Ирину, выражая взглядом одновременно недоумение и сочувствие:
— Ирка, ты чего?! Три года одна такую лямку тянула?
— Ой, да не о чем тут говорить, — отмахнулась Ирина. — Павлик у меня, главное, одет-обут был и накормлен. Счастье, да и только!
— М-да, — задумчиво протянула Валентина, — у вас, наверное, коты долго не живут. Сбегают, да?
— А вам, Валентина, лишь бы судить, — Ирина закрылась щитом хмурой серьёзности и тоже наставила на Валентину копьё язвительности. — У вас не буква закона, а прям целый алфавит. Я сейчас в закрытой элитной школе работаю. У нас дети депутатов и олигархов учатся. Повидала родительских адвокатов. Лоск, золото и акульи зубы. Правильно один умный поляк сказал, что незнание закона не освобождает от ответственности, а знание — легко.
— Dura lex, sed lex 1, — из-за непробиваемой брони равнодушия процитировала Валентина.
— Вот-вот, и каждая дура на лексусе. — Ирина отвернулась к окну.
— Да это латынь… — разочарованно хихикнул Павел.
Ирина вдруг сняла оборону и как ни в чём не бывало поделилась озарением:
— Слушайте, девчонки, а ведь эти Марик с Жориком… — она подняла указательный палец и поправилась: — С Георгием… Наверняка по мою душу. Через меня ведь можно выйти на детей о-го-го кого.
Татьяна заёрзала, заглядывая под пакеты со снедью и тарелки:
— Я сейчас мужу позвоню. Он быстро на них управу найдёт!
— Этот найдёт, — проблеял Павел.
Валентина тоже воодушевилась:
— Тогда уж, скорее, на меня охота. Я сейчас тоже защищаю таких воротил, что вслух и не назовёшь. Много чего знаю такого, что поскорее забыть хочется.
— Сейчас, сейчас… — Татьяна наконец отыскала телефон в сумке и протиснулась в коридор.
1993, Москва-Самарканд-Самара
Сколько дней гудела общага на Вернадского, отмечая окончание обучения Валентининого курса, доподлинно не известно. Юрфак МГУ наконец избавился от коктейля из дотошных зубрил и обнаглевших «сынков» и «дочек», концентрация коих на потоке зашкаливала. Бутылки шампанского, водки и пива перестали считать уже к вечеру первого дня. Веселье затухло само по себе, как пожар, который некому было тушить. Просто бывшие сокурсники перестали друг друга узнавать, и настала пора разъезжаться. Направления в похмельных головах путались, и, поскольку у пьяных юристов плохо с географией, одним прекрасным утром Валя нашла себя в поезде Москва-Самарканд. Она, полулёжа в углу на нижней полке плацкартного вагона, открыла глаза и увидела напротив себя лица узбекской семьи, полные то ли сочувствия, то ли скорби. Валя ощупала сумочку и сипло уточнила дату. Вялая радиосеть поезда транслировала ритмичную, но однообразную музыку с преобладанием ударных. Барабаны отбивали по вискам национальные ритмы. За окном тянулись раскалённые ослепительным солнцем пески. Один взгляд на них, и жажда становилась смертельной. Девочка в тюбетейке, разноцветном платье и штанишках сардельками держала ополовиненную бутылку с водой. Валя промычала, протягивая руку, — простая мысль о воде скрючилась в голове и не влезала в слова. Девочка отдала бутылку. Вода быстро кончилась, но Валя ещё долго держала бутылку у рта перевёрнутой. Поезд уверенно отстукивал километры среднеазиатской земли, унося Валю всё дальше от Самары, где её ждали родители, хорошая работа и белый автомобиль «девятка» — подарок на окончание университета. Валин отец занимал серьёзный пост в прокуратуре области. Он и «сосватал» дочу на место помощника прокурора Советского района города.
В Самарканде Валя первым делом купила воды и узнала когда обратный поезд. Она стояла под расписанием, пила, и в голове зарождался гениальный по своей простоте и эффективности план. Первым делом привести себя в порядок, затем позвонить родителям и попросить выслать денег на обратный билет и на ночлег в гостинице. Валя, следуя наставлениям указателей, отыскала путь к туалету. В узком коридоре пёстрая восточная экзотика закончилась. Типичные для вокзальных задворок обшарпанные стены со штукатурными заплатками, грязный пол и моргающие тусклые лампы. Внезапно первый этап Валиного плана закончился рывком за ремень сумки и россыпью ярких искр в глазах. Когда сознание вернулось, Валя нашла себя в туалетной кабинке. Ни сумки, ни денег, ни документов. Только боль в голове — внутри, где-то под макушкой, и снаружи — на скуле под глазом. Валя потрогала шею. Цепочка с янтарным кулоном тоже исчезла.
Валя недолго думая отправилась в линейное отделение милиции. Скучающие молодые милиционеры встретили измученную красотку без энтузиазма, но узнав, что она в некотором роде их коллега, оживились и стали названивать начальству. Сочувствие и участие правоохранителей трогало Валю. Ей нравилось ощущать собственный вес, пусть и небольшой. Смущало только сомнение, мелькавшее
