а звонок был в четверг, – его не покидало чуть ли не праздничное настроение. Даже остограммился по случаю. Что ж, мечтать не возбранно.
– Думаю, мы не будем затевать гонки по «Формуле-1», – пошутил Суховей, когда из Москвы они выбрались на южную трассу. – Напутственный молебен не отслужили, спешить некуда, перекусим где-нибудь в придорожном ресторанчике. Хотя… Мне дорога знакома, что-то не припомню здесь приличной едальни. Вот пончики есть вкусные около чучела вертолёта.
– Что за чучело?
– А как его назвать? Стоит на земле старый вертолёт. Обшивка цела, внутри, похоже, труха, если не мусор.
Погода была пасмурная, серая, но тучи бездожжие. Воскресным утром южное направление пустынно. Спокойная дорога располагала к беседе, но Подлевский из соображений солидности не спрашивал, куда и зачем везёт его Суховей, терпеливо ожидая разъяснений.
А водитель и не заикался о цели путешествия. Он углубился в воспоминания, вернее, в рассказы о рассказах, которые слышал от известных людей, стоявших у истоков новой России.
– Политические метаморфозы меня мало интересуют, – по-свойски говорил Суховей. – А вот историю экономических трансформаций обожаю. Хотите, расскажу прелюбопытнейшую байку о первых опытах наших рыночников?
– О Гайдаре или Черномырдине?
– Не-ет, дорогой Аркадий Михалыч, берите глубже. О Рыжкове Николае Ивановиче, перестроечном председателе Совмина. Он и сейчас в Совете Федерации заседает, живы и люди, помнящие его первые рыночные шаги.
Суховей, конечно, слукавил. Об этом наставительном случае им рассказывали на лекции в Минской разведшколе. Но напомнить о том эпизоде Валентин решил неспроста.
– О Рыжкове? – воскликнул Подлевский. – Очень интересно! По экономической части о тех временах и впрямь мало известно.
– А-а, значит, я вас слегка зацепил, – улыбнулся Суховей. – Тогда слушайте и, как говорится, на ус наматывайте. Суть вот в чём. Летом 1990 года кто-то подсунул Рыжкову двух «аптечных братьев» из Швейцарии по фамилии Каплан. Евреи, давно уехавшие в Европу, они неплохо знали русский язык и в годы перестройки открыли первую в Москве иностранную аптеку. А «по совместительству» принесли Рыжкову грандиозный план, спасительный для падающей перестроечной экономики. Вообще говоря, Рыжков сторонился контактов с коммерсантами, это известно. Но в тот раз почему-то вцепился в этих «аптечных братьев» – аккуратненьких, вежливых, с изысканными манерами, в костюмчиках от Бриони. Говорят с акцентом, манерно, вприкусочку. Короли, адонисы гламура – в те годы это производило впечатление.
Суховей всё более увлекался, говорил с забавными ухмылками, с юморком:
– Дело-то оказалось в чём? Братья берут в Госбанке СССР кредит на десять миллиардов рублей и закупают наши залежалые товары со складов для продажи за рубежом. Одновременно им дают долларовый кредит в Европе, на него они приобретают и поставляют в СССР западные товары по свободным ценам.
И на выручку гасят рублёвый кредит Госбанка, а продав в Европе наш неликвид, отдают долларовый кредит. Никто никому ничего не должен. Множество трудностей советской жизни просто исчезает. Как говорится, мена без придачи, ухо на ухо. Урря!
В приступе преобразовательной лихорадки новомышленческих горбачёвских лет Рыжков и клюнул на эту гениальную идею, сулившую одним махом покончить с товарным дефицитом, который стал разменной монетой в перестроечных политических играх. Дело-то вроде попутное, всеблагое.
Но, к счастью, в правительстве нашлись люди, которые учуяли аферу, затеянную «аптечными братьями». Возник вопрос: а какие такие «неликвиды» они собираются вывозить из страны? Просят карт-бланш, и потом сам чёрт не разберёт: потащат со складов металл, ценную проволоку, да вообще что угодно, хоть чёрную икру. А главное, в их схеме был ма-аленький незаметный пунктик, упомянутый как бы между прочим: для ускорения вывоза за рубеж наших складских залежей и получения долларового кредита, о котором якобы уже есть договорённость, Госбанк должен выдать братьям гарантийное обязательство на сумму кредита.
Суховей громко рассмеялся:
– Вот в чём фокус! Для них главным было получить и – обратите внимание на мои слова, Аркадий Михалыч! – вывезти за границу гарантийное обязательство Госбанка. Без него ни один западный банк не стал бы с ними даже разговаривать о долларовом кредите. А есть гарантия – ради бога! Эти провизоры вообще могут оказаться мошенниками, смыться хоть в Антарктиду. Но швейцарскому банку – начхать, он предъявит счёт Госбанку СССР, и дело с концом. Не вдаюсь в тонкости той аферы, мне про лукавомудрие тех братьев подробно растолковали. Но и сказанного – с лихвой, чтобы понять, как нас пытались дурить да чепушить.
– С ума сойти! А Рыжков, Рыжков-то как?
– Говорят, долго упрямился, настаивал, «европейничал». Видать, кто-то из ретивых перестройщиков очень уж ему нашептал о тех благодеях. Как не сооблазниться премьер-министру? Эти «аптечные братья» ловко вопрос преподносили: вывезем от вас продукцию, цена которой ниже мировой, а ввезём ту, чья цена выше мировой. Бюджет получит большую прибыль! У-ух! А на деле-то планировали колоссальный обман. Даже если братья Каплан не растворились бы среди глобальных просторов, эти шулеры всё равно ограбили бы наших лопоухих рыночников.
– Я так понимаю, – смекнул Подлевский, – могли вывезти, например, чёрную икру, а ввезти кофточки секонд-хэнд, они же у нас в то время стоили намного дороже, чем на Западе.
– Вкорень смотрите, дорогой АркадийМихалыч. Но помните, я говорил: обратите внимание на мои слова? А почему? Потому что заходы на такие фальшаки были не только через Рыжкова. Мне сказали, что однажды гарантийное письмо Госбанка на о-очень крупную сумму оперативники КГБ изъяли уже на борту самолёта, который вылетал в Женеву. Детектив на грани окаянства.
Суховей трепался без умолку, чётко реализуя план, обговоренный с Глашей, уделявшей особое внимание психологическим мотивациям: сбить Подлевского с толку своей якобы пророссийской позицией, а затем выкатить главные аргументы. Идти напрямую, без логических ловушек было опасно. Слишком необычную для Подлевского задачу ставили перед этим лощёным светским упырём, он мог взбелениться, отказаться. Надо довести «клиента» до кондиции. С учётом прописанного сценария Суховей и не стеснялся искренне радеть за российские интересы, что шло вразрез с умозрениями Подлевского и разрушало в его глазах образ Суховея.
Аркадий действительно сперва слегка удивлялся. Но затем насторожился. Когда они засели за вкусные пончики с сахарной пудрой около чучела вертолёта и Валентин продолжал разглагольствовать об экономических потерях, которые несёт Россия из-за неразумной политики Центробанка, Подлевский предпочёл отмалчиваться, о чём-то сосредоточенно размышляя. Да и в дороге уже не поддерживал трёп Суховея, слушал молча. Валентин добавил газу, чтобы умерить свои словоизвержения: хорошая скорость требует повышенного внимания.
А в Подлевском нарастало недоумение: куда его везут? Зачем? Эти вопросы уже рвались наружу, и когда промелькнула стелла, извещавшая о тульской границе, Аркадий не выдержал:
– Валентин Николаевич, мы выехали из Московской области. Хотелось бы услышать, какова конечная цель
