я все раздам, что потом? Как я смогу бороться с камнепадом неприятностей, который непрестанно сыпался на меня в те годы? Борьба, преступления и войны. Может, у господина Рокфеллера, Джей Си Моргана и правительства США и были средства, чтобы все исправить, но у меня не было. Остаток денег Робин Гуда оставался неистраченным. Я в них нуждалась. Не для покупки вещей – я хотела владеть ими. Теперь я стала кое-что понимать в скаредных и стяжательских инстинктах миллионеров. Я выросла, ничего не имея, и мне страшно было вновь остаться ни с чем.
На Новый, 1915 год мы сняли квартиру в Денвере на Квебек-стрит (я выбрала ее за название), над сигарным магазином. В этой квартире в марте родился Джек Лонаган, названный в честь моего отца, а всего год спустя его сестра Джоанна, а после их сестра Катрина, которую все звали Китти. После того как я стала матерью, в моей жизни осталось мало романтики, роскоши и приключений. Никаких трюков на цирковых лошадях, только трюки по растягиванию зарплаты, усталость и удовлетворение от каждодневного труда, воспитания детей, готовки и стирки, наставлений, забот и тревог, когда кто-то из них болел, улыбок при виде милых глупостей, пения в ванной. Это были годы пикетов, музыки по радио, наших с Джорджем танцев субботним вечером: он оказался весьма проворным танцором и изображал то поступь индюшки, то походку медведя гризли из популярных в ту эпоху «животных танцев». Он был хорошим человеком, лучше многих, кого я знала. Но, конечно, не идеальным. Мы ругались из-за денег и идей в прочитанных книгах, беспорядка в кухне и грязных тарелок, его привычки засыпать с сигаретой во рту. И из-за моих недостатков тоже: я любила помечтать посреди бела дня, а временами испытывала приступы уныния. Я оставляла окно открытым, впуская в дом мух и холод, просто для того, чтобы почувствовать чистый воздух Колорадо.
Но мы были счастливы, насколько это возможно. Перед нашим крыльцом цвели кусты сирени, Джордж выращивал помидоры и кукурузу во дворе. Я штопала занавески и одежду, разгребала снег, выращивала цыплят в загоне ради яиц и мяса, как когда-то делала моя мать, вязала варежки для храбрых солдат, сражавшихся в Европе с «гансами». Говорят, там погибла Инга. Так ли это? Если кто и умел выживать, так это она. Генри, мой отважный, как сам дьявол, братишка, в 1917 году летал над Францией на истребителе и сбил четыре немецких «фоккера», за что получил крест «За боевые заслуги». Он вернулся домой и заготавливал лес для лыжного курорта в Зеленых горах Вермонта, которым стал управлять. Он назвал его Гора чудес, в память о том, что чудом сумел выжить на войне.
В тот период, в 1920-х, я не отправила ни строчки в газеты, освещавшие забастовки, не писала статей о речах активистов, только посылала письма родным на Восток. Мама вышла в Ратленде замуж за месье Шарпантье, усатого вдовца. Кусака, теперь уже Фрэнк, называл его папой. Нашего отца он совсем не помнил.
Я пятнадцать лет не видела моих Пеллетье. Наконец летом 1923 года мы с Джорджем приобрели «форд-родстер» и отвезли детей через всю страну навестить их. Джоанна и Джек продемонстрировали свой ужасный французский: они могли спеть «Alouette» и знали простые фразы вроде J’ai faim, j’ai soif, je t’aime. Моя пятилетняя дочка Китти заявила, что умеет говорить putaine «как мама», жутко оскорбив их слух. Наверное, мне не стоило называть ее в честь К. Т. Редмонд, моей обожавшей крепко выругаться подруги, которая умерла в возрасте семидесяти шести лет во сне. В последние годы жизни за ней ухаживала дочь: оказалось, что Дженни Томас, «племянница», на самом деле была ее дочерью. Дейзи Томас воспитала девочку как своего ребенка, чтобы спасти сестру Трину от позора. После похорон мы с Дженни обнаружили коробку со старыми письмами. Имя мерзавца было Дики Т. Уокер. Он работал редактором в газете Денвера и обозначил юной девушке цену за то, чтобы стать репортером. Обольстивший ее двуличный изменник, разбивший ей сердце. Секрет, который она хранила до самой кончины.
Я тоже хранила свои секреты. Так и не призналась ни единой душе про Джейса Паджетта и наше тайное бракосочетание много лет назад. До сегодняшнего дня я так и не истратила деньги, полученные от продажи его кольца, они и сейчас лежат в банке, и на них накапливаются проценты. «На крайний случай», – повторяю я себе. Миллион раз я чуть было не запустила руку в эту заначку, чтобы заплатить за электричество или хозяину жилья, грозившемуся отрубить газ. Но как бы я объяснила Джорджу эти вдруг упавшие с неба деньги? Он был славным мужчиной, очень забавным, но и весьма ревнивым (и не без причины). А еще он строго вел учет денежных средств и выделял деньги на содержание дома, складывая их в глиняный мексиканский горшок на кухонном столе. «Вот, мать, это тебе на молочника, но не вздумай звать его в дом». Как бы я объяснила тайный почтовый ящик и выписки с тайных банковских счетов? Скажи я хоть слово про Джейса моему ревнивому Джорджу, я причинила бы ему боль. Он предпочитал считать себя единственным мужчиной в моей жизни.
Когда появлялась такая возможность, я добавляла денег на мой личный счет Пеллетье, мечтая о колледже для детей и домике у озера. С этими добавками и капавшими процентами несколько сотен Джейса, положенные на счет в 1909 году, к 1930-му превратились в три с лишним тысячи долларов – оказалось, я не так уж плохо разбираюсь в финансах.
Страна переживала тяжелые времена, Великую депрессию. Мой банк сумел выстоять в эти дни, а я так и не потратила свои тайные сбережения.
И хотя Джордж не задавал вопросов, кое-что он все же знал. Откуда-то, каким-то образом знал.
– Ваша мама сидела у ног короля, – говорил он не раз детям. – Танцевала с герцогом. И пробовала фуа-гра.
– Расскажи нам! – упрашивали меня дети.
В ответ я только улыбалась.
– Ваш папа – большой фантазер.
Но Джордж понимал, как умеют понимать мужья, каких вопросов задавать не стоит. Мы избегали разговоров о Паджеттах, как избегают трогать сорванную мозоль, пока она не заживет. Он тоже похоронил кое-какие секреты. Я знала, где не стоит рыться. В первые годы нашего брака он несколько раз приходил с окровавленными костяшками и рассеченной губой. Все знали, что ребята из профсоюза безжалостно избивают штрейкбрехеров. И заноза подозрения долго терзала меня из-за имени, которое произнес в тот вечер в «Лосином роге» Калеб Грейди. Гулиган? Я
