шили ему кожу на спине. Мелким стежком, аккуратно, дабы следов поменьше осталось, ведь рав Фельдман еще не женат, а лишние уродства ни к чему. Отнесли спать, бережно уложив на фамильную перину из гусиного пуха…
Абрам провалился в нее словно в утробу матери и проспал счастливым почти двое суток.
А потом его кормили на убой. Сначала рыбное и молочное: фаршированный судак с хреном и горчицами на выбор, сыры, твороги твердые и мягкие, творожники, политые сиропом, крынки с ряженкой, сливками и парным молоком, только что из-под коровы.
– Скушайте-ка хлебушка, – протягивала кусочек Фира. – Почистить рот надобно, и попейте водицы. Нате-ка вот! Нынче хлеб дорог. Хоть пчелы его не опыляют, но вокруг злаковых полей сплошная эрозия, и половина хлеба погибает!.. Когда-нибудь, помрем от голода!…
За полчаса прошлись по мясным блюдам. Редкая по нынешним временам говядина, нежные кусочки шеи, бараний шашлычок с гриля, баклажанчики с курятиной, хумус, конечно, и рыбонька под соусом храйме.
Фельдман тысячу раз сказал «аданк», что с идиша переводится как «спасибо», а ему в конце завтрака здоровенный мужик Семен, точно не еврей, гой, втащил огромный столитровый самовар и установил его на стол… Самовар стонал бурлящим кипятком, в закрытой трубе что-то щелкало, и пахло из-под медного брюха как в лесу Ивана Франко: чуть Иваном пахнуло, чуть – Нюркиной подмышкой, чуть – родиной…
«Чай, и их ракетой накрыло, – задумался Фридман. – Гадкие людишки были, столько страданий принесли!.. Ох, жаль дураков…»
«Наполеон» из двенадцати коржей, с обилием крема, стекающего с него сливочными струйками, заставил Абрама забыть прошлое… И куда все это у него поместилось? В какие-такие кишочки расквартировалось?
Ему дали посидеть в саду под яблонями, полистать Талмуд, прочесть кшиштофскую газету – отвлечься от произошедшего…
Время бежит быстро, как заяц, правда никогда не понять, в какую сторону… Заглянула проведать Эсфирь Михайловна. После такого приема Фельдман чувствовал к ней что-то родственное, вспомнил бабушку Симу, которая такие же медовики клепала. А уж какие форшмаки…
– Как вы, мой дорогой? – поинтересовалась Фира. – Нужно ли что еще?
– Нет-нет, благодарю, – постарался быть вежливым Фельдман. – Все так прелестно!.. – слово «прелестно» было не из его лексикона, вылезло воспоминанием из телевизора, из какого-то водевиля дурацкого. Но это все из благодарности, и он вновь его повторил. – Прелестно!
– А я знаю, чего вам не хватает! – всплеснула руками Фира. – Вернее, кого!
Абрам самую малость расстроился. Все было так хорошо… Но он знал, что если еврей-купец стоит перед расстрельной командой, если у него остался товар, надо перед встречей с Всевышним скинуть его хоть за рубль или злотый… Это ж ее дело, работа такая – сватать людей, вот она в любой свободный момент и делает ее.
– А пару дней назад мы уже посмотрели в четырнадцать альбомов.
– Какие пару дней? – удивилась Фира.
Все-таки сваха как артистка так себе!.. И опять-таки из благодарности гость согласился порадовать свой глаз еврейскими нимфами сколько на то времени понадобится.
– И таки где же ваши альбомчики? – Абрам сделал такую заинтересованную физиономию, будто был готов женится на всех еврейских девицах разом.
– Никаких альбомчиков! – вдруг сделалась серьезной Эсфирь Михайловна. – Для вас только одно предложение. Эксклюзив! Всю жизнь будете мне руки целовать!
«Слава Всевышнему!» – обрадовался Фельдман. Завтра пятница, и надо спешить в дом раввина Злотцкого.
– Показывайте, – согласился Абрам.
Фира отыскала в огромной юбке карман и выудила из него смартфон. Повозила по экрану крашеным ногтем, бормоча под нос: «не то», «не это», «эти после шестидесяти…»
– Нашла! – обрадовалась Фира, увеличила фотографию во весь экран и сунула к лицу Фельдмана. – Вот она! – торжественно возвестила.
У Абрама дрогнуло сердце: он увидел образ ночного сна перед экзекуцией. Ее, ее во плоти. Потрясающая фотография, тяжелая, пару мегабайт красоты и счастья точно. Рахиль… Фельдман мечтательно улыбнулся, а потом, покашляв, оборотился к Фире:
– Где у вас тут лопата стоит?
– Какая лопата? – удивилась сваха.
– Так мы с вами сейчас пойдем откапывать вашу прабабушку! Как без лопаты?
Фира окинула гостя каким-то особым взглядом:
– Абрам, вам случайно по мозгу не стукнули?
– Вроде как нет… – он смотрел на женщину, ей в глаза, пристально – и никаких намеков на шутку или розыгрыш, не находил. Потрогал голову. Кажется, целая…
– Я предлагаю вам самое ценное, что у меня есть! Зная вашу порядочность, образованность, я готова передать с рук на руки мою любимицу Рахиль!
– Так значит, это не ваша прабабушка?! – вскричал Фельдман. – Не умерла при родах?.. Копать не будем?..
– В нашей семье никто не умирал при родах!.. Это младшая дочь моей сестры из Ашкелона. Звать ее Рахиль, а фамилия… Но это сейчас только от вас зависит. Я готова стоять при Хупе на вашей свадьбе. Если вы, конечно, согласны сделать девочку «пани Фельдман».
Абрам медленно сполз на колени, ухватил Эсфирь Михайловну за руки и принялся их неистово целовать, рассыпаясь в словах благодарности. У свахи на мгновение мелькнула мысль, что мозг еврея наверняка повредился, но она сказала себе: да и ладно, человек хороший, и Рахильке с ним будет счастье… Фира свое дело знала, и талант имелся.
Уже за обедом, великолепие которого описано не будет, будущие родственники обсудили, что свадьба состоится в Кшиштофе, что сама невеста прибудет в Польшу не позже, чем через десять дней, потом родственники, всех надо разместить, друзья, которых всегда больше, чем родственников, официальные люди, и распорядителя надо нанять из Ургантов, которые народ заводят на мероприятиях.
– А за Рахиличкой ее папа дает завод, который производит аккумуляторы. Не как американец-революционер, конечно, но кое-что!..
В дом раввина Злотцкого Фельдман попал лишь к вечерней молитве. Постучал в дверь, весь наполненный счастьем, почти искрился. Ему долго не открывали, затем щелкнули замки – и на пороге возвысилась жена Злотцкого Мира. Эта огромная, монументальная женщина была в черных одеждах и босая.
– Что случилось? – прошептал Абрам.
– Пан раввин умер, – сообщила Мира. – Мой дорогой Шлемочка! Ушел, будто и не приходил вовсе…
– Как умер?! Я ж его недавно видел как новенького!
– Не перенес операции в Бахрейне… Заходите в дом.
В голове у Фельдмана, казалось, что-то перемкнуло. Он помнил, как раввин рассказывал о своем излечении в Бахрейне, как он успокаивал его душу в ее ненастный час…
В доме было темно, народу оказалось немного, большинство сидели на полу, женщины присматривали за свечами.
Кто-то в полумраке шепнул Абраму, что тело Злотцкого уже доставили частным бортом и оно подготавливается к похоронам.
– Сколько евреев? – спросил Фельдман.
– С вами десять. И родственники приедут!
