же подняла руку, приветствуя ее. Я не сомневалась, что мне есть за что благодарить подругу. Кто еще мог сообщить генералу Цзяньюню о сражении и привести сюда всю армию?
Армию Небесного императора.
Внезапно я почувствовала, как по затылку расползаются мурашки. И, опомнившись, развернулась, а затем опустилась на колени. Но я не собиралась умолять или выпрашивать прощение. Это все равно не привело бы ни к чему хорошему.
— Ваше Небесное Величество, я не предательница. Я выполнила условия нашей сделки и рассчитываю на вашу справедливость.
Я не старалась выразиться как можно изящней, а голос и вовсе охрип от крика. Но… как бы все ни закончилось, я чувствовала покой, ведь сделала все что могла.
Шепот в зале стал громче, и несколько придворных покачали головами. Но и воины не расходились, продолжая стоять у входа в зал.
Лицо Небесного императора напоминало маску царственного спокойствия, без единого следа эмоции или ярости, которые искажали его еще пару мгновений назад. А когда он заговорил, его голос звучал ровно и невозмутимо.
— Первый лучник Синъинь, в благодарность за твою доблестную службу мы выполним твою просьбу. Чанъэ прощена и отныне может спокойно покидать Луну. Но она должна и впредь выполнять свои обязанности и обеспечивать восход Луны каждую ночь… без исключений.
На мгновение повисла тишина. А затем воздух за пределами зала Восточного света зазвенел от радостных криков. Если и оставался кто-то, не согласный с этим решением, — императрица или министр У, — то их возражения остались без внимания. Я села на пятки, чувствуя, как напряжение покидает тело, хотя в голове тут же заметались мысли. Помилование императора — великодушный жест. Благородный. И совершенно неожиданный. Я, как и он, прекрасно понимала, что не выполнила задания. Не принесла ему того, чего он так хотел. И император имел полное право отказаться выполнять свою часть сделки и осудить меня. Вот только Его Величество прекрасно умел все просчитывать и разбираться в настроениях придворных и своих воинов… поэтому решил сохранить их уважение и свою репутацию. Но я услышала в его словах угрозу. Он запомнил случившееся. И в следующий раз не стоит даже просить о пощаде.
Император взмахнул рукой, и передо мной появилась сверкающая, как звезда, печать. Я обхватила ее пальцами и, согнувшись всем телом, прижала лоб к холодному каменному полу. Нет, я не испытывала ни смирения, ни благодарности, но была обязана до конца исполнить свою роль в этом фарсе. Боль терзала каждый сантиметр тела, и у меня не получалось избавиться от страха, что все это окажется уловкой. Теперь доверие давалось мне непросто. Но и радости я сдержать не могла. Она вырвалась на свободу и пронзила меня, как лучи солнца — бесконечное небо.
Теперь я могла отправиться домой.
Глава 39
В своих мыслях я преодолевала этот путь тысячу раз, хотя вживую пролетала всего однажды. Сначала я увидела множество лунно-белых османтусов и сверкающее вдалеке лавровое дерево, затем — широкую серебристую крышу и сияющие каменные стены дворца Чистого света. Мой дом. Закрыв глаза, я вдохнула пьянящий аромат османтуса. Если это и сон, то я не хотела просыпаться.
Я остановила свое облако и спрыгнула на землю, освещенную фонарями. В любой момент мама или Пин’эр почувствуют появление посетителя, что, несомненно, их напугает. Но не успела я сделать и нескольких шагов, как двери распахнулись, и на крыльце появилась стройная женщина в белом халате с красным пионом в волосах. Ее лицо побледнело, а губы сжались в одну линию.
Посетители здесь бывали редко, и обычно это приносило несчастье или дурные вести. Но я уже не тот ребенок, который, боясь неизвестности, убегал с Пин’эр и цеплялся за нее.
Мне всегда казалось, что время здесь остановилось, но маму я узнала бы где угодно. Губы сами собой растянулись в улыбке, а ноги понесли меня по каменной дорожке. Никогда раньше они не казались такими легкими. А сердце… сердце раскалилось добела, сияя ярче всех звезд на небесах.
— Мама! — Я обняла ее и вдруг поняла, что стала выше нее.
Она напряглась и, отстранившись, посмотрела мне в лицо. Неужели мама посчитала это какой-то уловкой императора? Ее пристальный взгляд скользнул к моим глазам, к ямочке на подбородке. Втянув со свистом воздух, она подняла руку, чтобы коснуться моей щеки, а ее глаза засияли как лунный свет на воде. И вот уже мама обнимала меня так крепко, как это не раз мне снилось.
— Синъинь, Синъинь, — шептала она.
Снова и снова, и каждый раз громче предыдущего. Словно это помогало ей поверить, что я стою перед ней.
У входа появилась еще одна фигура, видимо привлеченная голосами. Она замерла у перламутровой колонны и вытянула шею.
— Маленькая Звездочка? — сорвался с ее губ тихий шепот.
И от звука своего детского прозвища меня захлестнула нежность.
За прошедшие годы ничего не изменилось, словно я вовсе и не уезжала, но, если говорить честно, мое сердце всегда оставалось здесь.
— Пин’эр! Это я! — заплакала я.
Она подбежала ко мне и обняла так, как делала это прежде.
— Я так волновалась все эти годы! — затараторила служанка, будто долго копила в себе эти слова. — Я… я так подвела тебя. Летела слишком медленно. И…
— Нет, Пин’эр. Мне бы никогда не удалось сбежать, если бы не ты. — Я крепче обняла ее. — Как тебе удалось скрыться от воинов?
В последний раз, когда я видела ее, она безжизненно лежала на облаке, которое уносилось прочь.
— Я практически истощила свои силы и едва не умерла. К счастью, поднялся ветер и унес меня в безопасное место. Но мне потребовалось восстановить энергию, прежде чем лететь назад. Поэтому, когда мне наконец удалось вернуться в Небесную империю, я не смогла найти тебя. А потом меня остановили небесные воины. — Ее лицо побледнело. — Они не поверили моим объяснениям и запретили вообще покидать это место без разрешения.
— Я знала, что ты попытаешься найти меня. — Сердце в груди просто парило. — И что тебе что-то помешало это сделать.
Мы так и стояли на крыльце, пока лунный свет не начал угасать. За это время мы успели и посмеяться, и поплакать, но продолжали держаться за руки, просто не хотели отпускать друг друга. Я и не понимала, как сильно мне этого не хватало — единства семьи и безусловной любви. Мне не хотелось двигаться или делать то, что разрушило бы этот совершенный момент, когда моя душа вновь оживала. Насколько редки подобные мгновения, даже в бессмертной жизни? Когда ты испытываешь абсолютное счастье, заглушающее нестихающие шепотки, которые
