очнулся он ото сна, – А-а, это ты, моя девочка!
Он погладил её по голове, окинул обеих отрешённым взглядом, и вновь уставился на картину.
– Дядя Влас, с тобой всё в порядке?
– Да, всё хорошо, – кивнул он, не поворачиваясь.
Захариха тихонько махнула внучке рукой, и они вышли из избы, притворив за собой дверь.
– Бабуся, – с тревогой спросила Надийка, – А что это с дядей Власом?
– Не знаю, – пожала плечами старуха, – Впервые я его таким вижу, чудной какой-то.
– Странно как-то, – произнесла девочка, – Я за него волнуюсь.
– Бог его знает, что с им, непонятный он, Влас-то. Пойдём-ка в лавку, пока Мария не закрыла её и не ушла домой.
– Идём-идём, она мне очень нужна! – подхватилась Надийка.
Так, быстро шагая по дороге, они дошли, наконец, до лавки. Увидев их, Мария тут же бросила покупателей, и, выбежав из-за прилавка, кинулась к Надийке. Она подхватила её на руки и закружила, потом поставила на пол, крепко обняла и расцеловала в обе щёчки.
– Спасительница моя пришла! – воскликнула она, – Как ты поживаешь, Надийка?
– Я хорошо поживаю, а ты как, Марьюшка, поправилась?
– Поправилась, моя дорогая! Спасибо тебе за всё, если бы не ты…
– Вот и ладно, – улыбнулась девочка.
Бабы стояли, с умилением глядя на эту картину, Захариха тоже радовалась тому, что Мария вновь весела и здорова, что забылось всё плохое и кануло в прошлое.
– Теперь ты будешь моей младшей сестрёнкой, я тебя никому в обиду не дам, – сказала Мария Надийке.
Надийка обняла её, прижалась к плечу Марии, закрыла глазки, и, улыбаясь, принялась гладить девушку по голове.
– Знаешь что, – шепнула она Марии, – Ты приходи к нам. Пришло время тебе платье пошить.
Мария отстранилась от Надийки, и удивлёнными, большими глазами поглядела вопросительно на девочку. Но та приложила пальчик к губам и снова повторила:
– Приходи.
Мария рассмеялась и радостно побежала обратно к прилавку, быстрёхонько отпустила она покупателей и спросила у Захарихи:
– Бабушка, ну а вам что?
Захариха купила всё, что было необходимо, сложила в свою большую корзину, а Мария тем временем протянула Надийке большого сахарного петушка на палочке, и вышла вслед за ними на крылечко, чтобы проводить их и помахать рукой.
Надийка весело шагала по дороге, с удовольствием облизывая вкусный сладкий леденец, и, казалось, совсем уже забыла про то, что произошло в доме у Власа, она радовалась всему, и цветам что росли вдоль дороги, и яркому солнышку, и карамели на палочке, и тому, что бабушка рядом с нею.
– Вот ведь жизнь, – думала про себя Захариха, – Только что переживала за Власа, и уж всё забыла, и радуется всему. Молодость да детство берут своё, быстро всё худое из головы улетучивается. Это в старости думы тяжкие да обременённые, а ночи длинные. Только приляжешь в кровать – на тебе! Мысли сразу же лезут всяческие. Ну да ничего, как-нибудь справимся.
Придя домой, Захариха принялась готовить ужин, а Надийка убежала к себе в комнату и что-то там напевала.
– Опять, поди-ка, что-то колдует, – улыбнулась старуха.
Тем же вечером прибежала Мария. Они ушли в комнату Надийки, и взялись обсуждать будущее платье, смеялись, спорили, хлопотали над тканью, что-то рисовали, перечёркивали, Мария просила сделать так, а Надийка убеждала, что лучше будет эдак. Захариха накормила обеих вкусным ужином, напоила молоком с пирогами, и Мария спохватилась:
– Ну ладно, я пойду, а то матушка с батюшкой будут беспокоиться.
– Правильно говоришь, – закивала Захариха, – Правильно. Так ты решила остаться у Глафиры с Николаем?
– Да, решила. А что, они одинокие, и я сирота круглая. Вместе-то всё веселей.
– И то верно! – обняла Захариха девушку, погладила её по голове, – Вот видишь, а ведь всего этого могло и не быть, кабы тогда… Нельзя такое делать, доченька, грех это страшный.
– Да я уж и сама, бабушка, всё поняла. Только так тяжело мне было в тот момент, что в голове помутилось.
– А ты прости и забудь всё. Отпусти. Господь всё управит. Ничего нет такого в жизни, что бы не прошло. И горе, и боль, всё проходит. Смерть только неминучая, так говорят и после неё, на том свете жизнь есть. Хотя кто знает, это ведь только по рассказам, пока сам не попадёшь туда – не узнаешь наверняка. Так что надо жить и радоваться каждому дню, пока живы.
– Да, – сказала Мария, – Дура я была, прав Влас оказался.
При упоминании Власа, Захариха вновь нахмурила брови, вспомнив сегодняшние события.
– Ну ладно, я побегу, а то уже смеркается!
– Беги, беги, милая!
Старуха, проводив гостью и прикрыв за ней дверь, прошла в комнату Надийки. Та, стоя на коленях, увлечённо резала ножницами ткань, разложив её на полу. От усердия она высунула язычок и будто направляла им ножницы, поворачивая его, то туда, то сюда. Захариха усмехнулась:
– Ну что, искусница моя, что опять мастеришь?
– Так платье же, бабуся!
– А что же ты, в прошлый раз Марии отказала, а сейчас сама позвала?
– Так время пришло! Скоро оно ей понадобится.
– Ох, девка, и что это с тобой деется? – вздохнула Захариха, – А что это ты там Власу-то вышила, что он ажно онемел?
– Да ничего особенного, бабушка, – пожала удивлённо плечиками Надийка, – Я ему картину вышила. Там девушка со светлыми волосами в голубом платье на высоком берегу стоит, а внизу река да природа красивая.
– А откуда же ты взяла эту картину?
– Да ниоткуда, бабуся, я во сне её увидела, вот и вышила. Понравилась она мне. Может я и нарисовала бы эту девушку, да бумаги у меня мало, а ведь мне нужно рисунки для скатертей и рушничков на ней рисовать. Вон, как они хорошо расходятся, а нам с тобой деньги нужны.
– Да, денежки нам нужны, – в задумчивости согласилась со внучкой Захариха, – Ну да ничего, всё хорошо будет.
– Я тоже так думаю, – ответила Надийка, и принялась дальше резать ткань.
Лето пролетело незаметно, словно голубая бабочка вспорхнула над цветущим лугом. Прошла и осень золотая с её дождями да туманами, с вечерами длинными да первыми заморозками. Земля-матушка благодарила людей за их труды и заботы, щедро одаривая своими дарами каждого, кто не ленился весной, кто кланялся ей в пояс всё лето, не покладая рук. Любит земля добрых да трудолюбивых, не жалеет для таких людей подарков своих – и румяных яблок и жёлтых медовых груш насыплет в подол, и круглобокие оранжевые тыквы сложит в их тележки, и картофеля, что станет после в чугунке рассыпчатым да сладким, и репы хрусткой, и лучка ядрёного и всего прочего не пожалеет. Уже начал падать по утрам пушистый, мягкий снег, покрывая всё кругом белоснежной пелериной, укутывая на зиму матушку-землю. Молодые играли свадьбы на Покрова. Хозяюшки готовились уже загодя к долгим праздникам, да зимним посиделкам. В один из дней Надийка спросила Захариху:
– Бабуся, а ты когда в лавку пойдёшь?
– Да не знаю, а что тебе там нужно? – пожала плечами старуха.
– Нужно. Только не что-то, а кто-то – Мария! Чего она не приходит на примерку? Платье-то ей уже совсем скоро понадобится, а она всё не идёт!
Захариха удивлённо посмотрела на внучку, вытирая посуду полотенцем.
– Бабушка, – уперла важно и забавно ручки в бока Надийка, – Ты почему опять старое полотенце взяла? Я тебе сколько новых пошила.
– Господи! – всплеснула руками Захариха, – Да их в руки-то взять страшно – такая красота! А ты говоришь – утираться ими. Да их только возле икон вешать, украшать, или же на праздник вот, на стол стелить.
– Хм, для чего я тогда столько вышиваю… Смотри, у меня опять целая куча набралась.
– Ну, так и давай с соседями поедем на ярмарку, и отвезём Корнею твои работы.
– Не надо, сами приедут.
– Кто приедет? – не поняла Захариха.
– Кто надо, те и приедут, – важно ответила Надийка.
Захариха опять удивлённо поглядела на внучку.
– Бабуся, так ты передай, пусть Мария-то зайдёт. Да
