старцев. Но в Америке поколенческий сдвиг менталитета уже бьёт в глаза. «Как ни странно, – улыбнулся своим мыслям Аркадий, – это доказала паническая вирусная атака, когда через драки за туалетную бумагу мощно заявила о себе цивилизация комфорта, для которой пипифакс – чуть ли не родовой признак».
Но чем дальше по дням отодвигалась Америка, тем мучительнее становились думы Подлевского о новых российских реалиях. Он сделал несколько телефонных звонков, чтобы известить о своём возвращении и прощупать настроение старых знакомых, чьи взгляды хорошо знал и разделял. Их невнятное бормотание, а порой тоскливый гундёж по части послевирусных перспектив не источали оптимизма, и сквозь словесный туман проглядывало, что неясности связаны не с экономическим спадом, а с какими-то другими опасениями, о которых незачем извещать дистанционно. «Куда подевались прежние остроумцы-балабольщики с их весёлыми перебранками? Раньше эта публика была в телефонных разговорах куда откровеннее», – сделал для себя вывод Аркадий.
И конечно, он почти не выключал телевизор, никогда раньше не уделял ему так много внимания. Не только по причине вынужденного безделья – он впервые сидел перед телеэкраном больше, чем у компьютерного монитора. Логика была простая, ясная: сперва понять, какие сдвиги произошли в официальном и публичном эфире, а потом сопоставить их с настроениями сетевого народа.
А сдвиги, сразу убедился Аркадий, грандиозные. Вернее, сдвиг был один, но зато главный, решающий. Подлевский увидел на экране нового Путина. Нового! Другой стиль речи, другой тембр голоса, даже посадка перед телекамерой иная. Вдобавок работает «с листа», без репетиций и подстрочников. Аркадию, который отсутствовал в России несколько месяцев, эти перемены бросились в глаза сразу, и они настораживали. Но больше всего поражало, что теперь Путин напрямую обращался к народу, чего раньше никогда не случалось. Нет, однажды, кажется, всё-таки было нечто подобное, но разовое, сугубо ситуативное – когда террористы захватили заложников на Дубровке.
Конечно, сейчас ситуация требует прямого разговора с людьми. Но Путин, которого Подлевский привык видеть по телику лишь на совещаниях и раз в год – на братаниях с прессой, когда вопросы задают только лакеи власти, с каждым карантинным днём всё более «входит во вкус», утверждаясь в новом лидерском облике, в новом качестве. «Ему отчаянно повезло, – с нарастающей тревогой думал Аркадий. – Успел обнулиться до вирусной катастрофы! Да как бы своими неуёмными речами грудь не надсадил». Под завязку нагруженный за океаном тамошней жаждой демонизировать Россию, он понимал, что для Путина, как, впрочем, и для Трампа, битва с эпидемией стала политической схваткой с о-очень большим призом на кону: у Трампа – второе президентство, у Путина – взлёт авторитета, делающий излишним плебисцит по обнулению президентских сроков. Погано, с издёвкой усмехнулся: «Не плебисцит, а плейбойсцит, торжество национальной шизофрении».
В Штатах его постепенно увлекла наивная простота американцев, их национальный эгоизм: русские не похожи на амеров, и само по себе это – непорядок; надо исправить, подогнать их под наши лучшие в мире стандарты. Никакой щепетильности: если эти в общем-то неплохие, но слабые разумом чудаки упрямятся, строптивятся, – их можно и напалмом выжечь, чтобы не мешали глобальной гармонии. Не раз он слышал нелепый, но вполне искренний, вовсе не злобный, а скорее недоумённый вопрос: «Кончайте вы со своей кремлёвской дурью. У вас что, нет никого лучше Путина?» Общаясь в мидл-среде, Аркадий быстро ухватил, что её философия исчерпывается элементарной формулой «Пять долларов лучше, чем три доллара». Апофеоз прагматизма! Но на нём основана вся архитектура американской жизни с её мечтой о земном парадизе. Отсюда и потрясающее обилие превосходных степеней в речах и твитах Трампа, немыслимых для российской публичной политики.
Те, с кем он общался в Нью-Йорке, были свято убеждены, что все беды России и все неприятности, которые она доставляет Америке, идут лично от «вождя вождей». Против диктатуры Путина демократический Запад поистине с религиозным рвением объявил чуть ли не крестовый поход – сразу после Крыма. И, сжав зубы, ждал 2024 года, когда ночной хоккеист покинет Кремль. Аркадий помнил впечатляющую откровенность Джимми Блэкстоуна, который по простоте нравов не стеснялся разглагольствовать наотмашь и с ленивой усмешкой говорил:
– Двадцать четвёртый год – это точка «сброса» путинской России. Мы уже перекупили вашу элиту. Сказано: где сокровища, там и сердце ваше.
Через американскую оптику Россия виделась ослабевшим, увядающим монстром на краю обрыва, куда должна рухнуть, разбившись вдребезги, с уходом Путина. И вдруг… Несомненно, обнуление президентских сроков ошарашило Америку, стало для неё психологическим нокдауном. Но не нокаутом! В последний месяц своей «стажировки» Подлевский отчётливо почувствовал, что знакомая ему Омерика – когда речь шла о величии этой страны, её название звучало в нём именно так, Омерика, – не угомонилась, не сдалась, а наоборот, ожесточилась в своём неприятии Путина и начала подготовку к решительному бою с ним.
Конечно, в нью-йоркском кругу любителей полосатых цветных носков, где вращался Подлевский, не звучали прямые угрозы, хотя речь о «разводках по Шарпу» иногда заходила, как и намёки на то, что пора стравить «путинских» и «ельцинских». Но, как говорится, умному и намёка хватит. В карантинном заточении он снова и снова анализировал речетерапию таких, как Блэкстоун, свои американские наблюдения, и его острый сухопарый ум каждый раз подавал сигналы о том, что под покровом антивирусной горячки началась подготовка к решающей геополитической битве: Штаты намерены сыграть в России по-крупному и избавиться от Путина до финальной схватки с Китаем за мировое лидерство. Чтобы потом, подобно Ватикану, утвердить своё слово «Всегда, всем и повсюду».
Вспомнился откровенный разговор с Беном после того, как за обедом Блэкстоун от души оттоптался на России и Путине.
– Ты знаешь, что такое контрибуции? – спросил Гудвин.
– Контрибуции?.. Это когда государство, проигравшее войну, по решению судов выплачивает победителю определённую сумму.
– А что такое репарации, ты знаешь?
Аркадий затруднился с быстрым ответом, и Бен объяснил:
– Репарации – это требование победившего оплатить ему все – понимаешь, все! – прямые и косвенные расходы, понесённые в ходе войны.
– Что ты хочешь сказать?
– А то, что после развала СССР, разграбив Россию в 90-е годы, США по сути получили репарации за победу в холодной войне. И теперь у таких, как Блэкстоун, в башке прочно сидит мысль о вторичных репарациях после того, как они уберут Путина. – Закончил патетически: – И они скинут этого обнулиссимуса!
Тот разговор прочно засел в голове Аркадия, подводя к однозначному выводу: он, Подлевский, обитающий здесь, в России, – во всяком случае, пока, на обозримый период времени, – исходя из личных интересов, обязан учитывать этот политический тренд. Амеры возьмут своё и скорее рано, чем поздно. Нет, неспроста
