надежды общества. Легко, ужасно легко пройти мимо лучшихъ натуръ и не подмѣтить въ нихъ присутствія могучей силы!… Но не трудно отдаться и внѣшности и подъ впечатлѣніемъ шума, треска, разгула и всякихъ татарскихъ проявленій выдумать небывалыя силы и проглядѣть подъ этой шумихой всю массу вздора, дилетантства, полуневѣжества, кичливости, которые разнесутъ по всѣмъ концамъ своей родины десятки и сотни привилегированныхъ недоумковъ.
Но на комъ тяготитъ судъ, на жертвахъ или на источникѣ жертвъ? Не забудемъ одного, что въ тотъ годъ, когда мы пріѣхали съ друзьями нашими въ городъ К. и нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ и послѣ того, свободный ходъ къ свѣти-лищу науки привалили тяжелымъ камнемъ. Комплектъ роковой цифрой врѣзался въ душу всякаго мальчика мечтавшаго быть студентомъ. И каковы бы ни были эти мальчики каковы бы ни были ихъ побужденія, честь имъ и слава за то, что они прибѣжали въ опальное мѣсто и остались вѣрны своей, хотя и дѣтской мечтѣ.
ІII.
Наши пріятели заняли довольно большой номеръ и въ тотъ же вечеръ, переодѣвшись, отправились гулять по городу. Впереди, разумѣется, шествовалъ Горшковъ, громко крича и размахивая руками. Съ той улицы, гдѣ стояла гостинница, они начали подниматься въ гору мимо лавокъ и вышли на главную улицу, всю обставленную каменными домами. Мостовая на ней была сплошь торцовая.
— Эка роскошь, господа, вскрикнулъ Горшковъ, —тутъ хоть вензеля ногами выдѣлывай! Глянь-ко, господа, вправо да влѣво — першпектива просто!
А улица дѣйствительно была красива; только на томъ углу, гдѣ стояли наши юноши, возвышалось очень большое зданіе, чуть не трехъ-этажное и все обгорѣлое. По всему видно было, что это казенное зданіе и его не собрались обновить съ самаго времени огромныхъ пожаровъ, опустошившихъ городъ К. Въ лѣвую сторону улица вела къ Кремлю, въ правую — длинный хвостъ ея терялся и оканчивался небольшой площадкой.
Наши пріятели пошли было по тротуару, но тотчасъ же убѣдились, что гораздо удобнѣе ходить по срединѣ улицы: тротуаръ былъ изъ булыжника и нестерпимо обдиралъ ноги а мостовая была гладкая, какъ полъ. Имъ попалось нѣсколько обывателей, занимающихся, видимо, вечерней прогулкой, — всѣ безъ'исключенія шли по срединѣ улицы, а не по тротуару.
— Студентъ, шепнулъ Горшковъ, и рукой остановилъ товарищей.
Абласовъ и Телепневъ оглянулись. На встрѣчу имъ шелъ приземистый, коренастый студентъ съ угреватымъ и краснымъ лицемъ и совершенно бѣлыми волосами. Къ головѣ его была приплюснута фуражка, заломленная на ухо, глянцовитая какъ блинъ, съ околышемъ уже не голубаго, а какого-то зеленовато — сѣраго цвѣта. На плечахъ его чуть держалась коротенькая шинелишка съ крошечнымъ капишономъ.
— Хочешь заговорю съ нимъ? спросилъ Горшковъ Абласова.
— Полно, братъ, что за шутовство!
— А вотъ сей-часъ же заговорю. И Горшковъ подскочилъ къ студенту, загородивши ему совершенно дорогу.
— А позвольте васъ спросить, заговорилъ онъ, пріятно улыбаясь, какъ пройти въ университетъ?
Студентъ сперва оглянулъ его съ ногъ до головы, потомъ крякнулъ и отвѣчалъ съ передышкой, напирая какъ-то особенно на букву о:
— Пойдете прямо по улицѣ, въ концѣ и будетъ университетъ.
Горшковъ разшаркался на мостовой.
— А вы поступающіе, что-ли? спросилъ студентъ, почему-то поморщившись.
— Да-съ, сегодня только пріѣхали, отвѣтилъ, Горшковъ въ полной радости, что завязалась бесѣда.
— А изъ какихъ мѣстъ? вопросилъ студентъ, сурово глядя на юношу.
— Изъ Верхнегородской гимназіи, отвѣтилъ любезнѣйшимъ голосомъ Горшковъ.
— Гдѣ стоите?
— Въ Одессѣ.
— Дорого тамъ, — а впрочемъ для пріѣзжихъ ничего Вы переберитесь-ка сюда, на Преображенскую улицу. Вонъ, видите, угольный-то домъ напротивъ-то, что вонъ дуракъ портной Мельниковъ саженными буквами вывѣску написалъ; тутъ номера есть студенческіе, — Чекчуринская казарма называется, такъ вы вотъ тутъ поселяйтесь.
— Постараемся, проговорилъ Горшковъ, поддѣлываясь къ студенту.
— Прощайте, господа! пробасилъ еще суровѣе студентъ, и сдѣлавъ два шага остановился и какимъ-то инспекторскимъ тономъ спросилъ — А въ какомъ номерѣ стоите?…
— Въ двадцать-третьемъ, поспѣшилъ отвѣтить Горшковъ, подымая очень высоко фуражку. А студентъ направился вдоль по улицѣ къ кремлю, переваливаясь по-медвѣжьи. Рукава его шинельки раздувались; а масляный блинъ, покрывавшій его голову, лоснился даже въ сумеркахъ.
— Ну, что, Абласовъ, грибъ съѣлъ! Ты думалъ, что я и не заговорю съ студентомъ.
— Да ужъ тебя на всякую комедію станетъ.
— А какъ онъ тебѣ понравился, Боря, крикнулъ Горшковъ, Телепневу, который шелъ немножко поодаль и мало глядѣлъ по сторонамъ.
Телепневъ улыбнулся.
— Студентъ, какъ студентъ, отвѣтилъ онъ.
— Не цервой молодости, проговорилъ Абласовъ.
— Да, старый студентъ; видно, что прошелъ огонь и воду, крикнулъ Горшковъ, и зашагалъ опять фертомъ по улицѣ, осматривая каждый домъ и вывѣску.
Дома были все каменные двухъ-этажные, чище и франт-ватѣе глядѣли они, чѣмъ обыкновенныя обывательскія строенія въ губернскомъ городѣ. Нижніе этажи, были почти сплошь заняты магазинами. Вотъ какой-то: „Gain, coiffeur de Paris,“ вотъ нѣмецкая виноторговля съ продажею лучшихъ водокъ, трактиръ „Китай“ купца Чернопузова, кондитерская. Горшкову очень захотѣлось зайти, но онъ удержался Потомъ красная вывѣска: Deutsches Wirthshaus.
— Эхъ, сколько здѣсь нѣмецкихъ заведеній! крикнулъ онъ товарищамъ.
Дальше попались двѣ книжные лавки, дагеротипъ, какой-то барскій домъ съ фонариками и разноцвѣтнымъ лакеемъ на крыльцѣ, а противъ него трехъ-этажное зданіе — кирпичнокраснаго цвѣта.
— Ужъ не это ли университетъ? крикнулъ Горшковъ.
— Вѣдь тебѣ сказали, что въ концѣ улицы, отвѣтилъ ему Абласовъ.
— А и то правда, отвѣтилъ онъ, и пошелъ снова шагать.
Вотъ показался направо длинный, желтый казенный домъ, съ вывѣской: градская полиція. Надъ крышей поднималась каланча, а внизу были пожарные сараи. Налѣво, противъ полиціи, стояла церковь въ трехъ экземплярахъ: одна зимняя, другая лѣтняя, а третья какая-то полинялая и маленькая. Прошли еще перекрестокъ. Справа опять показались казенные дома.
— Вотъ это такъ университетъ, крикнулъ Горшковъ, увлекая за собой товарищей Завернемте, братцы, вотъ на площадку эту, оттуда будетъ видъ лучше.
Они дошли до конца улицы, гдѣ открывалась небольшая площадка, и остановившись, начали обозрѣвать зданіе университета.
Университетъ былъ двухъ-этажный, и показался бы гораздо красивѣе, еслибъ стоялъ на открытомъ мѣстѣ, а не былъ бы припертъ къ самому концу улицы. Три портика съ колоннами отымали у него казенный характеръ. Надъ среднимъ портикомъ, виднѣлся золотой крестъ, а надпись массивными буквами значила: Императорскій Университетъ. Долго смотрѣли наши юноши на храмъ наукъ, и онъ произвелъ на нихъ, кажется, довольно пріятное впечатлѣніе.
— Экъ его вытянуло! проговорилъ Горшковъ. А ниже нашей гимназіи будетъ, только почище маленько.
— Да, почище, подтвердилъ Абласовъ.
— А ты, Боря, какимъ воображалъ себѣ университетъ? спросилъ Горшковъ.
— Да я объ домѣ совсѣмъ и не думалъ, отвѣтилъ Телепневъ.
А мнѣ такъ, знаете, братцы, университетъ въ другомъ вкусѣ представлялся, въ какомъ-то готическомъ.
— Хватилъ, промолвилъ съ улыбкой Абласояъ.
— Ну, да и этотъ не дуренъ, греческій видъ имѣетъ. А пойдемте-ка, братцы, къ подъѣзду, посмотримте антре; да кстати нужно
