одну специальность. В течение июля в списках абитуриентов Маша отслеживала кроме своей, и Анину фамилию, и когда обе поступили, годы раздельного существования в школе, стали представляться Маше годами нежной дружбы. Отношения с прежними подругами незаметно быстро растаяли, а в группе, в которую поступили Маша и Аня, больше не было девушек (на весь энергетический факультет их было не больше сорока), и каждая заменяла другой широкий круг общения.
Первые месяцы учёбы они лишь хорошо проводили время вместе и обсуждали темы, остро волнующих всех молодых девушек, но сессия сделала их настоящими друзьями. Не оставив здорового тщеславия, обе девушки стремились только к оценкам «отлично» и готовились к сессии со спортивным азартом, но столкнулись с трудностями, которых не ожидали. Преподаватели обычно ставили всем девушкам тройки, не требуя ответов, «автоматом» (это все знали от старшекурсников), но претензии девушек на пятёрки их неприятно удивляли. Они махали рукой и заводили разговор о женском предназначении при малейшей запинке, и при ответе, за который юноше уверенно ставили «пять», Маше или Ане снисходительно предлагали «четыре». Девушки не соглашались, расстраивались, но учили больше и глубже, приходили с каждой контрольной и курсовой по несколько раз, и добивались пятёрок. Преподаватели, на самом деле не злые, и не имевшие желания нарочно снижать девушкам оценки, в итоге соглашались и ставили «пять», добродушно посмеиваясь. Но борьба девушек за оценки, а особенно успешность этой борьбы, вызывали раздражение у парней, не сомневавшихся в своём лидерстве на «мужской» специальности, и Маша с Аней чувствовали это. К совместной работе над лабораторными, расчетно-графическими, контрольными и курсовыми, подготовкой к экзаменам, прибавлялось ещё и моральное противостояние духу мужского превосходства – и девушки всё больше ценили друг друга.
– Мы с тобой – слаженная боевая единица, – шутила Маша.
Они остались неразлучны и на третьем курсе, и в сессию просиживали ночи за учебниками, с упорством, поддерживаемом друг в друге. Но Маше было скучно. В школе она думала, что яркая и насыщенная жизнь ждёт её после выпускного: учёба будет означать открытия в науке, студенческие мероприятия – незабываемые приключения, а Машиной любви будут добиваться самые достойные мужчины. Будущее представлялось Маше круговоротом страстей и событий, в которых она играет важнейшую и благороднейшую роль. Но как только Маша привыкла к сложному маршруту до университета, жизнь вошла в обыденную колею, и, сдав сессию, Маша уже знала всё, что с ней может произойти. Когда с Аней случилась беда, Маша не раздумывая, вместе с ней написала заявление об академическом отпуске. Они вернутся в университет через год, в другую группу, ещё более повзрослевшие и сплочённые.
III. Спустя три месяца после Аниной операции Маша написала в блоге: «Быть всё время весёлым и сильным – очень сложно, но это моя обязанность. Как бы я не устала, как бы мне всё не надоело, я должна улыбаться, и поддерживать свою подругу». Маша действительно очень уставала – даже ободряющие наблюдения врачей не могли отвлечь Аню от рассматривания последствий химиотерапии. У Ани недоставало сил думать о здоровом будущем, и не было цинизма, чтобы радоваться, сравнивая себя с другими больными. Аня тяжёлым взором следила за рассохнувшейся кожей и тусклыми прядями, остающимися в ладони, если провести ей по голове. Забыв в разговоре какое-то слово, она принималась плакать, и не могла остановиться, оплакивая своё тело и свою жизнь. Маша была готова бесконечно повторять, что всё это временно, и скоро всё наладится, но ощущала слабость слов. Продолжая изучать любую информацию, связанную с Аниной болезнью, в том числе и художественную, Маша искала средство, которое бы заставило Аню стать сильной.
Идея побриться налысо была не нова, но выглядывая на Машу с разных фильмов и форумов, наконец, увлекла её. Маша понимала, что Аню больше всего пугает выпадение волос: Аня, как любая девушка, боится своей некрасивости, тем более это делает её болезнь очевидной каждому. Преодолеть этот страх – огромный шаг вперёд. Как только Маша всерьёз задумалось об этом, у неё сильнее застучало сердце. Она сделала запись в блог: «Иногда действие сильнее слов», и пообещала себе, что следующей будет запись с фотографией.
Маша тщательно продумала новый образ: от некоторых вещей придётся отказаться, и больше времени уделять макияжу – весь акцент будет на глазах, и не забывать держать спину прямо. Она заказала шикарное откровенное платье, и кожаную куртку, но в целом гардероб её устраивал. На заставку телефона Маша установила фотографию лысой Сары-Джессики Паркер. Очень тянуло писать в блог – но она держала данное себе обещание. С Аней Маша тоже не обсуждала свой план – Аня всё равно не способна сейчас самостоятельно принимать решения.
В парикмахерскую Маша записалась на субботу, и засыпала в пятницу полная решимости, но ноябрьский дождь утром чуть не заставил её передумать. Только сильное, почти физически ощутимое желание поступка, подвига и его публичного признания, заставило её выйти из дома.
Её уже ждала худенькая молодая парикмахерша.
– Как будете стричься? – неуверенно спросила она.
– Под ноль, – храбро ответила Маша.
– Как? – недоверчиво улыбнулась девушка.
– Под ноль! Налысо! – громко повторила Маша и помахала выпрямленной ладонью над головой.
– Вы уверены? – от застенчивости парикмахерша улыбалась всё шире.
– Абсолютно. – и, довольная случаем, объяснила, – моя подруга больна раком, и из-за химиотерапии она осталась почти без волос. Мы обе бреемся налысо, чтобы доказать, что эта болезнь нам не страшна.
– Ооо…– услышав о болезни, девушка смогла заставить себя не улыбаться, – Ваша подруга уже побрилась?
– Да! То есть, нет. Но она сделает это!
Парикмахерша защёлкала ножницами, и от длинных до лопаток волос остались мальчишеские вихры. Маше стало страшно. Словно почувствовав, девушка спросила:
– Может короткая стрижка тоже подойдёт?
– Под ноль, – выдохнула Маша.
Когда парикмахерша развязала накидку и сдула пылинки волос с шеи, Маше захотелось проснуться. Она надавила подушечками пальцев на пластмассовый край стула – стало больно, но ничего не изменилось.
– Какая огромная голова, – прошептала в углу другая парикмахерша.
Вопреки Машиным ожиданиям, акцент был сделан не на глазах. Выступили наружу не по-девичьи дряблые щеки, со следами угрей, и несимметричный череп. Маша отдала деньги, не глядя на девушку, и вышла на улицу, туго завязав на подбородке капюшон, забыв, что нужно держать спину прямо.
В метро она запустила руку в капюшон, и непривычная гладкость черепа позабавила её. Подъезжая к своей станции, Маша отодвинула меховой край капюшона, открыв голую макушку, и стайка девчонок в углу сразу захихикала и зашепталась. Маша выскочила на перрон, затянув даже лоб, и, не поднимая головы, побежала по эскалатору. Мчась к Ане, Маша
