Кучкин, всё это объяснил просто.
– С чего веселиться-то? Обобрали до нитки. И вино пить запретили. То хоть с горя пили...
– Вино? Нет. То неможно, – решительно помаячил пальцем перед его носом Буш. – Мы без вина их петь научим.
И, разъезжая по уезду, заставляли веселье изображать. Кто не пел, того пороли. Кто не улыбался, сажали в амбар. Выпороли одну деревню, и она опустела. Затолкали в амбары другую, и в этой единой души не осталось.
В третьей выпороли самого Буша. Лигеля выкатали в навозе. И эта деревня опустела, пока один отмывался, другой замазывал медвежьим салом следы порки.
– Эдак-то скоро весь уезд разбежится, – врачуя коменданта, вздыхал Кучкин. Ему при Буше жилось вольготно: сыт, пьян, нос в табаке. Знал все ближние костры. Бывал там часто и упреждал мужиков о предстоящем наезде. Его поили вином, ублажали.
– Как жить-то, Михайла? – спрашивали мужики, которым и свет стал не мил. Бежали в Сибирь за волей, а здесь та же неволя. Там свои и чужие волки. И здесь они же.
– Померекаю, – важно помедлив, сказал Кучкин и подставил пустой ковш. «Намерекавшись», захрапел ту же, у костра. Мужики терпеливо ждали, когда советчик проснётся. А он дрых, всхрапывал. Чужие беды его не трогали.
– Что вам, хором спеть трудно? Зубы оскалить лишний раз трудно? – спросил, проснувшись.
– Щас по башке тя тресну, – придвинулся к нему Максим Карев, он бегал из Вологды, бегал с Волги. Вот и отсюда бежать надо. – Тресну, – Максим с хрустом сжал кулаки, каждый с Мишкину голову. – Запоёшь репку-матушку!
– В скит идите!
– Да раскольники нас не примут! И жечься они надумали! – высунулся вперёд утконосый, узкоплечий Влас Вожжа. – Сам-то утёк из скита!
– Тогда в леса, где вас не достанут.
– В леса! В леса! – загалдели разом. И ночью деревня снялась с насиженного места.
– Бегут! – доложил Кучкин Бушу. – Бегут, нет спасу.
Беглых он не жалел. Жалел, что дымов стало меньше. А ежели все в лесах скроются – где голову приклонить?
– Спас есть, – ожил вдруг Лигель. – Каро-оший спас! Круг уезда стена строитт! Высо-окий стена!
– Гут! Гут! – одобрил Буш. – Высокий стена. И сторожей на стена.
«Где вы столь людей наберёте? – хотел спросить Кучкин, но промолчал. – Им строиться – им расстраиваться. Я как-нибудь перебедую».
– Спас есть! будем строить! – ликовал Лигель.
– Сгоняй народ, Георг! Со всех деревня! – приказал Буш. – Я петь буду! Все петь будем хор и строить стена с часовыми! Да!
Лигель ускакал с драгунами в старинное село Кресты.
– Строить! Строить! Высокий стена строить! Хором – да! С песней – да! – колотился он во все ворота. Зря колотился. Шла большая служба.
– Туда, за мной! – махнул он драгунам и, в храм ворвавшись, столкнул с амвона старенького священника, ударив его же кадилом. – Стена! Все на стена! Живо! Марш! Айн-цвай! Стена! Хором петь! Да! Улыбаться! Да!
Хор, поначалу оробевший, обступил его, прихлынули прихожане. Кто-то ударил Лигеля в ухо, когда он оглянулся – в другое. Сбили и стали топтать, понося последними словами. Забили бы, но поп умолил:
– Не убивай-ай-тее... гре-ех! Не убивай... теее!..
Лигель, едва живой, уполз.
И коменданта били. Того били страшней, может, последнее зло творя на этой земле.
– Одумайтесь! – увещевал Фома. – Гореть собрались! К господу с чистыми помыслами надобно возноситься.
За стеною скита болото. Швырнули Буша через стену в болотину. Выбрался он и страхом гонимый чудом спасся. Отлежавшись, велел изловить заводчиков бунта, доставить в острог.
– Вешать! Башку... топор! – твердил полубезумно, не понимая, что раскольники приговорили себя к другой, ещё более страшной казни. Сами себя...
Костров, подле которых вино курят, поубавится. Зато быть костру великому. И не вино там будет дымиться – кровь человеческая!
А пока в небе вороньё каркает, коршуны плавают. На кургане зыркает янтарными глазами орёл-стервятник.
В вышине свои стервятники кружат. На земле пьют кровушку русскую – свои и чужие.
50
Очертив и описав Тару и окрестности, Ремез маялся от безделья, и потому в скит поехал охотно. С собою взял Турчина. Домне велел остаться в остроге. Но часом позже, расспросив дорогу, она выехала следом.
– Смекаешь, сумеем отговорить? – сомневался Турчин, зная, сколь упрямы в своих решениях староверы.
– Того не ведаю.
– Что ж согласился? Ноша нелёгкая.
– Я подначальный человек.
– Натворил дел немец!
– Страшишься – не езди, – Ремез спешился, стал оглядывать незнакомую местность. Раньше здесь не был, и потому без провожатого заплутать просто. Но уж после Ремеза никто не заблудится, стоит лишь сверить путь свой с его чертежом. Раньше, составляя карты, думал лишь об одном – показать на папире все земли Сибири, обозначить её рубежи, описать смежные с нашей державой народы. Теперь, уже многое повидав в этом мире, жалел всё же, что не повидал больше. А мог бы, имея готовые чьи-то в своих руках чертежи. Любил свой с виду нехитрый труд, но лишь теперь осознал, сколь он важен.
– Переводишь гумагу? – ворчал Турчин, затевая костёр. В любом походе самое лучшее для
