самом деле они безостановочно плачут. Но это не я. Я была когда-то счастлива. Я была радостна. Я была любима.
Если это судьба – от этих мыслей сохло в горле и мокло в глазах – то я бы это чувствовала. Ну хоть как-то. Интуиция, предчувствие – у меня всегда они были. Сейчас же я себя чувствовала в кошмарном сне, в альтернативной реальности. Мне кажется, я надеялась, что смогу проснуться обратно. А это – очень эффектное и действенное наказание за что-то, и оно исчерпает себя…
То есть я правда чувствовала, что это не моя жизнь. Моя жизнь идет не так. Я представляла себя смеющейся и плакала без остановки. Я представляла, что все возвращается, представляла Маму смеющейся – и это было настолько реально, как ужин – пока нет, но вечером будет – и давилась рыданиями, утирая сопли рукавом.
Я не верила тому, что вижу. Меня ранило то, что я слышу. Мои чувства онемели.
Надежда не умирает. “Умирает последней…” Не умирает вообще. Сейчас, когда я видела все своими глазами, своей рукой держала ее руку, своей рукой держалась за край деревянного гроба, своей рукой сыпала землю в могилу, я все равно верила, что Она может быть живой. Просто очень удачно спряталась. Мое лицо искажалось от внутренних судорог – я старалась загнать эти чувства и мысли подальше, но и не пряталась от них – эти мысли были всем, что у меня было.
Я исходила болью свои улицы. Я исплакала свои рукава. Я редко доставала поминальный платочек. Бабушка сказала, что каждая слезинка, упавшая в этот платочек облегчает Мамину жизнь на Небесах, кладет песчинку на весы в “Рай”. Я подумала было плакать в платок, но после первого раза поняла, что он быстро износится. Это была моя память о Маме. Уже о мертвой Маме, но самая последняя, как будто данная из Ее рук.
Изредка я заглядывала в лица прохожим. Я видела мам с дочками – я их очень быстро замечала. Родителей с детьми. Я их ненавидела. Всей твердостью своего сердца. Всей яростью своей боли. За то, что они живы. За то, что могут говорить друг с другом. Улыбаться друг другу. Держаться за руки. Я отворачивалась от них, если успевала, и плакала.
Всем своим существом я ненавидела эти пары. Убила бы. Но если убивать обоих – бессмысленно.
Мы с Белкой встретились у ее дома. Она не говорила родителям, что она со мной – они недолюбливали меня. Она постоянно мне об этом напоминала, чтобы я не обижалась, что она не может побыть со мной подольше. Всеми силами она старалась поддержать меня.
– Со мной Гриша хотел встретиться, ну да ладно, потом… Холодно… – добавила Белка.
– По… Пойдем ко мне?
Моя Мама тоже не любила Белку, но на улице было холодна, и я Белку любила.
– Знаешь, что сказала моя мама, когда узнала?
– Что?
– Я не должна тебе этого говорить, но она сказала: “Это Наташа ее довела”.
Я была шокирована. Я не обиделась на эти слова. Мало ли что скажет человек, который недолюбливает тебя и, может, стремиться тебя задеть. Потом я переживала из-за них, но быстро сообразила, что так можно сказать почти о любом ребенке и почти о любом родителе. Если ребенок развивается, а родители отстают в понимании этого, битва за свободу неизбежна, и ничего тут такого нет. Мы с Мамой никогда не забывали, что любим друг друга.
Еще позже я подумала, что Белкина Мама просто неадекватна. Такое говорить нельзя. Тем более о ее дочке – и сыне – можно сказать то же самое. И о ней самой. Ну, то есть, такие вещи бессмысленны по содержанию. Просто грязь.
Дома мы сидели рядом на кровати. И я положила голову ей на колени. Она гладила меня по волосам. Мне так не хватало тепла и участия… Она должна была скоро уйти. Я понимала это. И ловила тепло ее рук, тепло ее сердца, искренность и глубину, с которой она мне сопереживала. Мягкость ее пальцев. Я плакала и рассказывала, что я чувствую. Она нервничала. И ей было пора бежать. Она позвонила Грише и попросила его прийти ко мне. Гриша согласился. Ей надо было бежать, и она не дождалась его прихода. Я была ей очень, неимоверно благодарна за вечер. И за ответственность, с которой она относилась к моему горю.
Я утерла слезы и встретила Гришу. Он пришел, мужественный, обаятельный, обнимая свой живот. Он сбросил что-то на пол и прижал меня лицом к стенке. Он меня хотел. Он развернул меня и поцеловал. Я пыталась ему отвечать. Мои чувства еще не пришли в движение. Он отступил, разделся, взял с пола сок, помыл руки, и мы прошли на кухню.
– Я тут по дороге взломал холодильник с напитками.
– Как?!
– Просто дернул за ручку, и он открылся… Я взял только четыре сока – больше мне не нужно. На – пей.
Я взяла сок и начала пить. Мы молчали. Надо было придумать, о чем говорить, и я решила задать ему вопрос, который можно задать только мальчику. Наболевший.
– Послушай, можно у тебя спросить?
– Конечно.
– Точно?
– Точно.
Я помялась.
– Вот смотри. Есть парень. У него есть друг. Мне нравится этот парень, но он “отдает” меня этому другу. Такое уже два раза всерьез было. Почему?
Гриша посмотрел на меня.
– Так это ж очевидно.
– В смысле?
– Есть ты. У тебя есть подруга. Тут появляется парень. Ей он нравится, тебе – не очень. Что ты сделаешь?
Мы помолчали.
– Почему меня Белка сюда позвала?
– Потому что мне было плохо, и она решила мне помочь.
– Почему тебе было плохо?
– Я не могу тебе сказать. Извини.
– Да ладно тебе, скажи.
– Нет.
– Что я, расскажу кому-нибудь?
– Ну, ты можешь…
– Я обещаю никому не рассказывать. Что случилось? – настаивал Гриша.
– Я…
– У тебя все глаза заплаканы.
Я судорожно искала, что ему ответить.
– Рассказывай, – сказал он властным тоном.
– я…
– Рассказывай!
Я взяла его за руку и отвела в Мамину комнату.
– Вот, – сказала я, указывая на ее портрет. И зарыдала.
– И что? – спросил Гриша.
Я стояла и плакала, скомкав себя в узелок, чтобы не забиться в истерике. Он подошел и обнял меня, но я не могла расслабиться. Он обнимал меня, пока я не подавила рыдания.
– Пойдем покурим, – прошептала я.
Мы вышли на лестничную клетку. Гриша прикурил мне сигарету.
– Мир так устроен… он просто прекрасен. И в то же время так трудно во всем разобраться… Ты читала Ошо?
– Нет.
– Оооо… Ошо… в одном из своих… интервью – на записи – он очень медленно говорит, потому что постоянно находится… ну, его сознание рассредоточено, он живет в постоянной медитации, поэтому надо набраться терпения, когда слушаешь его на видео. Но мне так нравится! Он такие мысли высказывает! В одном из своих интервью он рассказывает притчу о древнем мудреце,
