мальчика, заверяя, что сын сейчас находится в ее комнате и крепко спит. Синьора Леоне выразила большие сомнения в правдивости этой истории и вознамерилась было пройти туда, чтобы их подтвердить. Но в эту минуту в старушку словно вселился бес: она вцепилась в руку синьоры Леоне и не позволила ей даже приблизиться к комнате. Ухватив свою клюку, она возвестила, что если женщина только посмеет помешать сну ее ребенка, то получит крепкий удар по своей глупой голове. Потом она расплакалась и сказала, что ее мальчик до того устал, что не узнал собственную мать, приняв ее за престарелую родственницу. Поэтому ему необходим покой как можно дольше, чтобы его светлая головка прояснилась и он смог узнать мать.
Отвоевав сына у помощницы, синьора Фини велела той убираться и не возвращаться раньше утра, когда ребенку понадобится завтрак, чтобы восстановить силы после долгого путешествия, из которого, по ее мнению, он возвратился. Ее не убедили вполне логичные предположения, что мальчик попросту не мог являться тем, за кого его приняли: с момента пропажи поезда прошло несколько десятилетий, и, скорее всего, Фабио, если бы даже и сумел возвратиться, выглядел бы иначе. Синьора Фини продолжала стоять на своем, глухая ко всем доводам.
– Как ты смеешь говорить, что мать может не узнать своего сына?! – возмущалась заплаканная старушка, так и не позволив открыть дверь комнаты.
По оставленному номеру взволнованная помощница позвонила сыну синьоры Фини, но тот не выразил большого желания немедленно срываться с места и пообещал, что они вернутся вечером воскресенья, на следующий день, как и было запланировано. Он решил, что старушка пересмотрела остросюжетных фильмов, и заверил, что тотчас же свяжется с сыном или дочкой и те приедут ее проведать. Синьора Леоне, переполненная нетерпением поделиться столь необычной новостью, помчалась к закадычным подругам. Те нашлись в одном из двориков, где вязали на продажу букеты фиалок, собранные на выходах известняка. Впрочем, как только синьора Леоне поведала потрясенным кумушкам о том, что произошло, цветы оказались мгновенно позабыты. Уже оттуда новость разлетелась по городу.
– Ты знаешь эту синьору Фини? – спросил Карло, когда Кристина закончила свой возбужденный рассказ.
– Нет, мы незнакомы, хотя я еще не спрашивала папу. Я даже не знала, что Фабио Фини – это ребенок.
– Я тоже думал, что это взрослый мужчина.
– Очевидно, что нет, мы даже не рассматривали такую вероятность, как мы могли догадаться? Но почему он оказался в поезде один, там больше нет никого с такой фамилией. И почему вернулся только сейчас?
– Погоди, погоди. Ты что, действительно готова в это поверить?
– А почему бы нет? Начало этой истории настолько невероятное, что я могу поверить в любое ее продолжение!
– Я так не думаю. Уверен, что кто-то хочет разыграть меня. – Карло задумался.
– Разыграть тебя? Какой в этом толк для старушки? Ей почти сто лет, вряд ли она решила развлечься таким образом.
– Я не говорю, что это была она! Кто-нибудь еще, должно же быть этому какое-то разумное объяснение!
– Завтра мы все выясним. Жди меня с утра, поедем прямо к дому Фини, – сказала Кристина, высаживая Карло возле особняка графини.
Войдя в дом, он решил, что все его обитатели давно спят, но в гостиной на первом этаже он заметил бумаги, разложенные на столе. Через минуту послышались шаги, и в комнату вошел Энрике Партичини, держа тяжелый стакан для виски, полный почти до краев. Вероятно, мужчина коротал время за просмотром текущих дел. Карло кивнул. Племянник Донаты чуть свысока бросил ответный взгляд, проходя к столу.
– Далеко удалось продвинуться в расследовании? – На последнем слове его тон приобрел пренебрежительный оттенок.
– Да, работа идет полным ходом. – Карло не планировал делиться подробностями. Голова от усталости шла кругом, он хотел побыстрее лечь в постель. – Дело давнее, все концы давно потонули.
– Тогда зачем же их доставать?
– Боюсь, что людям нужен ответ.
– Кто ты? – вдруг спросил племянник графини, прищурившись.
– Я веду криминальную колонку в римской газете Settembre… – начал было Карло, но мужчина нетерпеливо перебил его:
– Это мне известно. Доната не упускает возможности поговорить о тебе. Меня интересует, кто ты на самом деле?
Карло внутренне поежился под пристальным взглядом.
– Я родился и вырос в Бергамо, окончил там школу, а затем переехал в Рим, чтобы выучиться на журналиста. Потом подрабатывал наборщиком текстов, официантом, нашел работу в газете. – Карло сам не понимал, почему отчитывается перед этим самоуверенным обитателем особняка.
– Значит, ты теперь сыщик.
– Я журналист.
– Журналист… – Он презрительно произнес это слово, скривив губы.
– Вам они не нравятся?
– Мне не нравятся те, кто сует нос не в свое дело. И если при этом они называются журналистами, тогда да, ты прав, я не люблю их. – И он с вызовом посмотрел на Карло. Тот сделал движение вперед, собираясь закончить неприятный разговор.
– Не стоит быть таким эмоциональным, – тут же отреагировал синьор Партичини. – Это не укрепляет характер. Присядь, я еще не закончил свою мысль. Мне не нравится, что Доната позволила тебе остановиться в этом доме, но раз так вышло, то я хочу, чтобы ты не забывал о ее гостеприимности и проявил должное почтение взамен.
– Я бесконечно уважаю графиню.
– Тогда ты должен проявить заботу о ней, и пусть это случится не на словах. Она очень стара и уязвима, несмотря на то что прожила долгую жизнь и годы закалили ее. Но у каждого всегда есть слабость. Ее – заключается в том, что она слишком предана прошлому и тем людям, которые в нем остались. И ради этой преданности она может пойти на необдуманные поступки и довериться кому-то, кто этого доверия не заслуживает.
– Графиня живет теми сведениями, что я предоставляю ей. Она всей душой ждет их и рада следить за ходом расследования.
– Ее интерес понятен и вполне объясним. Но мне не нравится то, что ты дал ей надежду. Давать человеку надежду без обещания, что она осуществится, – преступно. Мне бы совсем не хотелось, чтобы остатки своих дней она провела в ожидании чуда, потому что, когда оно не произойдет, ее сердце будет окончательно разбито. – Карло молчал, пытаясь понять, к чему клонит Энрике. – Поэтому с сегодняшнего дня ты должен говорить со мной, прежде чем захочешь поделиться своими находками с графиней. Я ясно выражаюсь?
Карло кивнул.
– Думаю, каждый из нас теперь может вернуться к своим делам. Мне нужно работать, а тебе, по всей видимости, отдыхать. – В голосе снова слышалась ирония. Энрике сел на диван, потеряв к Карло какой-либо интерес.
Утром Карло насилу проснулся. Ему показалось, что он подхватил в Риме какой-то вирус, в голове чувствовалась тяжесть, в теле – ломота, вставать с постели не хотелось. Он с трудом заставил себя подумать о планах на сегодняшний день, и тотчас в голове у него щелкнуло, когда он вспомнил про Фабио Фини. Это придало сил, и он все же поднялся, стряхивая сон. После похода в ванную и всех утренних процедур ему заметно полегчало. Вдобавок он услышал короткий автомобильный сигнал снаружи, возвещавший, что Кристина уже внизу. Он второпях натянул свежую футболку, затем расчесал отросшие волосы, решив подстричься при первой же возможности, и устремился наружу, в солнечное ослепляющее утро.
– Ты чего такой смурной? – спросила Кристина, разглядывая его.
– Неважно себя чувствую.
– Некогда болеть, у нас важное дело, – она была собрана и энергична. – Нужно проведать синьору Фини, я узнала адрес, вот, держи. – Она сунула бумажку в руки Карло и завела мотор.
Ее нетерпение тут же передалось Карло. Машина тронулась и поехала прочь от особняка: вдоль живописных откосов, нависающих над морем, мимо зеленой горной стены, перетекающей в негустые солнечные рощи. И дальше сквозь утренние улицы, по которым на пляж не спеша шли отдыхающие, дети с надувными кругами в руках и женщины, прячущие лица за широкополыми шляпами и круглыми очками.
Карло и Кристина плутали по бесконечным улочкам вдоль гладких, пожелтевших от времени, каменных фасадов. Карло постоянно сверялся с написанным адресом, но в Ланцио не везде утруждали себя обязательством указывать названия улиц и номера домов, отчего спустя час Карло почувствовал, что закипает от жары и раздражения. Наконец на безлюдном перепутье они нашли табличку с нужной улицей, которая оказалась настолько узкой, что Кристине пришлось припарковать машину у обочины. Дальше шли пешком. Улочка была вымощена белым камнем, как многие другие небольшие переулки в Ланцио, и солнце, отражаясь в искрящихся плитах, ослепляло, рождая только одно желание – побыстрее скрыться в тени. Над головами цветной паутиной тянулись веревки с бельем. Оно даже не колыхалось: в эту каменную ловушку почти не доходил свежий воздух. Вокруг ни души, а молодые люди даже не были уверены,
