понимала. У Жени умерла Мама, но, слава Богу, был мужчина, который мог поддержать ее, и у нее началась другая, новая, интересная жизнь. У меня умерла Мама. Когда Она умирала, моя сестра натравила на меня своего парня, и он меня продолжал травить. Потом сестра уехала в день похорон жить с этим мужиком, а я осталась одна со своей смертью. Потом приехал папа, и выплескивал на меня свою истерику. И только после этого я осталась совсем одна.
В другой раз, когда мы шли по переходу, мы говорили о Маме.
– И не с кем поговорить…
– Да… – ответила Женя.
– Ну, тебе-то есть, с кем поговорить. У тебя есть Коля.
Женя замялась.
– Он, знаешь, не очень охотно говорит об этом. Чаще утешает и сводит все на “Ну не надо, ну не надо, солнце, ути-ути”.
Меня как током ударило. Я поняла страшную вещь.
Что Женя тоже одна, хоть она и с мучиной. Что ей не с кем поговорить. Я ждала, что мы поговорим с Женей, она признает, что была неправа и попросит прощения. И она поможет мне. Может, вернется, или будет чаще бывать. Поможет мне справиться с одиночеством, болью, обидой. Я поняла, что она мне не поможет. Это я ей помогу. Потому что, если Коля не слушает ее, то ей больше не с кем поговорить, кроме меня. Ей, так же, как мне, можно рассказать лишь кусочек случайному слушателю – чтобы все не разбежались. А я могу ее выслушать и ее понять. Со всей своей обидой на нее, я могу это сделать.
Тяжело мне было в тот день возвращаться домой. Очень тяжело.
В апреле Варя, одногруппница, вытянула меня погулять. Мы купили выпить, как всегда. Прогулялись, и пришли ко мне домой. Варя знала. Я была рада, что могу привести ее. Мы стояли на лестничной клетке, курили и пили, когда пришла Женя. Она пошла обедать сама. Мне защемило сердце оттого, что я не смогу провести время с ней. И я была немного злорадно рада, но совсем немножко. Оттого, что она видит, что я с кем-то. Что я не одна, что у меня кто-то есть. Она меня бросила, но я не одна.
Я рассказала Варе немножко из того, что происходило– с папой, с Женей, дома. Немножко, чтобы она не смоталась, как все остальные.
Мы говорили о ней. О ее любви. О парне, который ей уже все нервы повымотал, и о другом, красивом бесподобном актере, с которым у нее завязывались отношения.
– Знаешь, я очень люблю таких людей! Которые пьют – так пьют, кричат – так кричат. Которые живут на полную катушку, ни о чем не жалея….
– Да, я тоже, – ответила я. С прошлого года я такой не была. А, может, и никогда не была – просто была уверенней других. Свободней, что ли. Я немного завидовала таким людям – казалось, у них нет проблем просто потому, что они так открыты и так бесшабашны.
Все кончилось тем, что, довольно пьяная, я легла спать еще засветло.
Я позвонила второй своей бабушке на день рожденья. Той, которой папа всё уговаривал меня позвонить. Не знаю, зачем. Меня мучила совесть, что я, вот в этой комнате, где умерла Мама, с этого, ее телефона, который она так хотела и мы все ей подарили, буду звонить человеку, который столько плохого ей сделал. Я вынесла телефон в коридор, хотя немногое изменилось, и позвонила бабушке.
Она подняла трубку, и заговорила, как ни в чем не бывало. Как будто это не мы не общались столько лет. А, может, она просто хотела подольше поговорить. Или хотела выговориться.
– Мы, знаешь, мы с дедушкой очень сочувствуем вам… – я подумала: “Что ж вы не позвонили тогда? Что ж вы вообще не звоните, если сочувствуете?”
– Ужасно… ужасно – продолжала бабушка. Мы так ничего и не знаем, как, отчего это произошло. Папа ничего нам не говорит…
– Папа и сам не знает.
– А где ее похоронили? В Беляево?
Я задумалась ненадолго:
– А почему ты хочешь это знать?
– Ну, ладно. Не хочешь – не говори. Мне интересно…
Она рассказала мне про то, как выросли мои двоюродные братья – сыновья моей крестной, которая обо мне позабыла. О том, как дела у дедушки – ему, бедному, приходится много работать, хотя в Бобруйске им столько не приходилось работать, о том, как она себя чувствует. Она рассказала о том, что мой дедушка Игорь был очень плохим отцом и мужем. Что он изменял ей, а когда она рожала моего папу, он был на курорте с любовницей. Как она ушла от него. Как под тридцать поступила в университет, уже с папой на руках. Как папа на суде по отцовским правам встал и сказал:
“Папа Игорь – мой настоящий папа, но он обо мне не заботится. А папа Рустам – меня принял. Он многому меня научил, он заботится обо мне и любит меня, и поэтому он – мой папа”.
Так папа получил свою узбекскую фамилию, хотя ни в нем, ни в нас ни капли узбекской крови.
Меня почему-то потрясло то, что бабушка рассказала. Я по-другому посмотрела на папу. Все-таки, папа у меня был непростой. В 10 лет он уже знал, и имел ценности и приоритеты, в соответствии с которыми выстраивал свою жизнь наилучшим для себя образом. Да… папа был непростой…
Как-то он мне рассказывал, что любил прекрасную девушку из их класса, и она его любила. Но оказалось, что у нее богатая семья. Ее папа был очень даже за моего папу, сказал ему, что примет его, как они классно будут жить, кем папа будет работать… И папа бросил ее, девушку, которую любил. Потому что понимал, что попадет в рабство к ее родителям, что будет закабалён.
Бабушка Пчёлка удивилась, что я не в обиде, зла не держу, никаких проблем. Я лукавила, может быть. Или нет. Я просто думала, что бабушке надо было эти вопросы решать с Мамой. И, если она с Мамой их не решила, она ни с кем их не решит. И я ей не помогу. И запрет общаться никто не снимет. А нарушать запрет умершей Мамы – нет, я не буду. Бабушка сама загнала себя в тупик. Я не могла ей помочь.
Мы проговорили с бабушкой 40 минут. Точнее, она проговорила. Когда я повесила трубку, я стала отгонять от себя мысли, что каким-то образом предала Маму.
В апреле мне написал Игорь, наша с Белкой бывшая любовь. Хотел меня увидеть. Я согласилась. Мне порядком надоела его каморка и акт прихода к нему, поэтому мы встречались в Александровском саду. Было довольно необычно. Мы сидели вдвоем
