СЛУЧАЙ В ПЕРЕВОЗОВЕ
Как-то июньским вечером я приехал в село Перевозово с заданием областной газеты. Вдали уже засинели поля, а на горизонте, за черту земли, уходило огромное шафрановое солнце. Оно посылало на землю косые, остывшие, последние лучи. Было не жарко и приятно!
Перевозово — большое село. В этот час на его улицах всегда многолюдно. По новому мосту, через речку, гнали стадо коров, а в центре села, где речку перегородила плотина из насыпных камней, на деревянных мостках шумно стучали бабы вальками по белью. У самой воды летали крикливые чайки, кое-где из воды выпрыгивали щуки и снова падали в воду. После них долго расходились круги.
С плотины немощеная дорога, ухоженная коровами, поднималась на косогор и вела к коровнику, это если пойти влево, а если идти той дорогой, которая ведет вправо и которая почище, то попадешь к конторе колхоза, на фасаде которой висит хорошо всем знакомый портрет вождя мирового пролетариата.
Председатель был еще в правлении, перебирал бумаги и выписывал что-то на отдельный листок, потом отбрасывал костяшки на стареньких счетах и опять писал простым карандашом.
— А, здравствуйте, здравствуйте! — приветствовал председатель, но при этом весь его вид словно бы говорил: «Знаю, знаю, опять будешь копаться, недостатки выискивать», и он, показывая на стул, горестно выдохнул: — Садитесь!
Его хозяйство нередко бранили в газетах за что-нибудь, хотя по всем показателям оно было не хуже других; но меня интересовала какая-нибудь знаменитость местного значения, и только поэтому я подумал: «Зря расстраивается».
Я сел и, взглянув в его вопрошающие глаза, сказал:
— Иван Васильевич, мне нужен материал о лучшей колхознице. Не поможете?
Он сразу повеселел, на радостях сломал карандаш, который вертел в руках, и тут же отшвырнул его в угол без видимого сожаления.
— Ах так!.. Это можно!.. Только ли не лучше написать про фермера? Сейчас модно. Ведь колхоз, говорят, гиблое дело — не может накормить страну!..
— Это потом! Мне сейчас нужна передовая колхозница. Наша газета, как вам известно, еще на старых традициях, — проговорил я весело. — Скажу по секрету — редактор консерватор!..
— Раз так, то есть у меня такая, Марья Тихонова. Милейший человек, передовая доярка. Я сейчас провожу вас к ней, а вы там и о ночлеге договоритесь. Дом большой, а живет только с дочкой. Хорошо? Тогда пошли.
Мы вышли на улицу. Густо пахло крапивой, лопухами. Медовым нектаром веяло от лип. Дела мои уладились быстро, и я чувствовал себя превосходно. Много ль человеку в жизни надо?
— Только на ее девку не обращайте внимания, — предупредил председатель, серьезно поглядывая на меня. — Язык — иглы острее. Одним словом — беспутная!
Я знал, не понаслышке, что председатель колхоза никого не боялся: ни пьяниц, которые угрожали разделаться с ним только за то, что он постоянно ругал их на колхозных собраниях и сильно наказывал рублем, ни начальства, ни новшеств. Всегда добивался от правления колхоза поддержки своих решений, смело отстаивал их перед высоким руководством. Большая часть его территории — это заболоченные земли, и ради интереса колхоза он добился от городских властей, чтоб те прислали ирригационные бригады. Теперь заболоченная пойма стала вполне доступной для человека. Потом построил новый клуб, библиотеку. «Культура прежде всего», — любил говорить председатель. Сейчас взялся за дороги. А вот перед девчонкой дрейфил!.. Почему?!
Я представил себе эту самую девку мрачной, некрасивой и ядовито-злой; представил, как она хамит, на каждое слово отвечает пустым, грубым многословием, и мысленно решил не поддаваться ей. А там что будет!.. Как говорится: «Поживем и осмотримся!..» В конце концов, я приехал не к ней и на короткое время.
Когда мы подходили к дому Тихоновой, навстречу нам выбежала девушка лет восемнадцати. Я остолбенел, увидев такую красавицу. Вот те раз!.. Завидев нас, она сразу остановилась, подбоченилась. Губы у нее были алые, полураскрытые, а глаза голубые, с дерзинкой. Она нетерпеливо дернула косичками, нервно пожала плечами.
Председатель незаметно толкнул меня в бок и прошептал: «Вот она, держись!» И уже громко:
— Ты видел ее, козу?
Девушка фыркнула заносчиво и повела бровью.
— Кому коза, а кому Лилия Петровна!
— Ну Петровной величать рано еще. — Председатель улыбнулся и уже серьезно: — Лиля! Этот человек из газеты. Хочет написать про твою маму. Пусть заночует у вас?!
— А-а-а, газетчик! А я, глупенькая, подумала, что председатель жениха ведет. — И глаза ее с бойкой дерзостью остановились на мне. — Газетчика не приму!
Иван Васильевич еще раз толкнул меня в бок: «Ну что, не я ли тебе говорил?»
— Почему не пустишь человека?
— Скучно — ни пообниматься, ни поцеловаться!.. Глядишь, еще и про меня в газете пропишет…
Лиля продолжала смотреть на меня дерзко и насмешливо. Я был лет на десять старше ее, и, видимо, поэтому она не принимала меня всерьез.
— Ты остепенишься когда-нибудь? — Председатель нахмурился. — Девка на выданье, а ума накопить не может! Слов супротив такой нет.
— А ты займи мне, Иван Васильевич, ума-то, накоплю — отдам. При газетчике говорю!
Председатель покачал безнадежно головой, пожал мне руку и молча ушел, а я понял — не хочет с ней связываться, да, по-видимому, даже таким серьезным, как председатель, нелегко с красавицами спорить. С такими девушками всегда тянет пошутить. Ох, эти слабости человеческие!..
Мы вошли в дом. Я остановился у порога, привыкая к темноте. Лиля сразу прошла в комнату, затем вернулась.
— Ну, как вам председатель? — первым делом спросила она. Я пожал плечами — пусть оценку дает сама. — Он только с виду строгий, а так хороший.
Лиля включила свет, подошла к большому зеркалу, которое стояло в углу, покрутилась около, поправила волосы на голове, потом резко развернулась на каблучках и насмешливо уставилась на меня. Мне, если честно, нравились женщины кругленькие, тепленькие, а у
