и местные коты шастали по грядкам как у себя дома, но на руки не шли. Душ тоже был во дворе: намыливая голову, Кирилл видел голубое небо над головой и слышал, как поют птицы.
На пляж ездили на автобусе: десять минут туда и двадцать — обратно. Бабушка с подругой сидели в тени и пили домашнее вино, а Кирилл лежал у самой воды с синим томиком Лермонтова. Дед в такую жару из дома не выходил, но по вечерам, когда жара спадала, он брал бабушку под руку и выводил в город. Город этот был не больше деревни, смотреть было нечего, но бабушка все равно надевала туфли на маленьком каблуке и подводила глаза голубыми тенями. Они ели шашлык и приносили Кириллу завернутые в фольгу кусочки мяса.
Домой летели через Киев и Москву — и оба эти города показались Кириллу гигантскими, переполненными людьми, лиц которых невозможно было разглядеть: все кричали, толкались, ругались, сливались в одно целое и наступали, как стая муравьев.
На следующее лето мама хотела полететь на море с ними, но передумала. Каждое утро она по полчаса просиживала в туалете и уходила из кухни, как только кто-нибудь открывал холодильник. Кирилл решил, что она заболела, и ничего не спрашивал.
В середине июня летали в Болгарию: там жил младший брат деда. Всю дорогу дед рассказывал о своей молодости: истории, которые Кирилл слышал уже раз десять, а бабушка — тысячу. Но все равно было интересно, потому что истории обрастали новыми деталями, которые дед, скорее всего, выдумывал.
Чем красивее были пейзажи, которые Кирилл наблюдал из окна, тем тоскливее ему становилось. Он хотел, чтобы мама тоже увидела эти безлюдные пляжи и белый песок, розовый ослепляющий закат и чаек размером с гусей. Фотографии, которые он сделал на пленочный фотоаппарат, он два раза распечатывал и отправлял по почте маме — второе письмо пришло, уже когда он вернулся домой.
Мама изменилась. Перемены эти были едва уловимы, как запахи из дверей соседских квартир. Блины, которые раньше получались у мамы кружевными и тонкими, теперь пригорали. Есть их было невозможно, но Вадим хвалил. Она забывала полить цветы и позвонить вечером бабушке, перед сном по двадцать раз переспрашивала, сделал ли Кирилл уроки. А когда Кирилл уходил утром в школу, она еще спала. Из Болгарии он привез ей духи в коробочке с розами, но она их даже не открыла, а потом и вовсе передарила тете Наде.
В сентябре по телевизору начали показывать программу про компьютерные игры «От винта!». Пацаны в школе, которые все лето играли в «Doom», только о ней и говорили.
До начала очередного выпуска оставалось двадцать минут, когда в комнату постучали. Кирилл крикнул:
— Войдите!
Мама в синем шелковом халате, Вадим с огромным мобильником в руках. На кухне закипал чайник, и мама спросила:
— Чем занимался?
— Да так, в комп играл. Скоро «От винта!» начнется, я бы съел чего-нибудь.
— Сынок, нам с Вадиком нужно тебе кое-что сообщить. — Мама как будто не услышала, что Кирилл голоден, иначе она уже ушла бы на кухню делать бутерброды в духовке.
На сына она не смотрела. Он начал нервничать: вдруг заметила грязные носки на кровати? Солнце предательски подсветило нарушенные им обещания: каждый день протирать влажной тряпочкой пыль, учебники и тетради убирать в стол, носки — в комод и никакой газировки!
Мама с Вадимом стояли в дверном проеме, будто стесняясь зайти в комнату.
— Мам, ну говори уже! — раздраженно сказал Кирилл.
— Тебе нужно будет ненадолго уехать, — сказал Вадим. — У меня на работе кое-какие проблемы, да так, не проблемы даже, просто надо уладить некоторые вопросы.
— Кое-какие некоторые не проблемы? — переспросил Кирилл.
— Типа того.
Кирилл посмотрел на часы: поесть перед передачей не получится. Мама стояла в дверях — руки по швам.
— Сынок, послушай, родители всегда желают своим детям счастья. Мы с папой… — она осеклась и посмотрела на Вадима, который толстыми пальцами пытался попасть по кнопкам мобильного. — Мы с Вадиком очень тебя любим, но сейчас так будет лучше в первую очередь для тебя.
— А для вас? — Кирилл сделал два оборота по триста шестьдесят градусов на стуле.
— Для нас в первую очередь важна твоя безопасность, — сказал Вадим.
— Вы хотите, чтобы я уехал к бабушке? А в школу мне как ходить? Ты сама говорила, что у меня сейчас важный учебный год, что мне надо физику подтянуть, а теперь хочешь меня в деревню сплавить, что ли?
— Не в деревню. Тебе нужно будет уехать в Москву, там живет друг Вадика, немного побудешь у него. А через месяц, может, два, — она посмотрела на Вадима, — вернешься домой.
— Так, все, давайте, чешите, передача скоро начнется.
Кирилл встал и взял упакованный в полиэтилен пульт.
— Ты не понял, — сказал Вадим. — Кирилл, мама не шутит. Ты поедешь в Москву и там пару месяцев походишь в школу, а если не хочешь — можешь целыми днями смотреть свои передачи. Ты пойми, мы тебе добра желаем. Правда — такая штука…
— Да отвалите уже вы оба, мне передачу надо посмотреть, — перебил его Кирилл.
— А почему ты так со мной разговариваешь? — сказала мама и схватилась за живот.
— А почему ты думаешь, что можешь запихнуть меня в самолет и избавиться от своих обязанностей? Я тебе не вещь, понятно? Я сам решу, где мне жить! Хотя знаешь, мама, ты права. Чем дальше от вас, тем лучше. Идите вы оба в жопу!
— Ты как с матерью разговариваешь?! — сказал Вадим и хотел было сделать шаг вперед, но мама взяла его за руку и сказала шепотом:
— Вадик, не начинай.
Кирилл схватил пустой рюкзак и выбежал из квартиры. Он шел в сторону автобусной остановки, распутывая клубок наушников, которые никак не поддавались: слишком уж тряслись у него руки.
Когда до остановки оставалось пять шагов, он развернулся в другую сторону. Бежал мимо стройных восьмиэтажек, свернул на улицу с частными домами и направился вдоль высоких черных заборов, на каждом из которых висела табличка: «Осторожно, злая собака!»
Собаки здесь и правда злые. Одна из них укусила Кирилла прошлым летом, и теперь на его левой икре было восемь едва заметных шрамов от собачьих зубов.
Он бежал и не знал, куда бежит, и когда остановился возле дома, где они раньше жили с мамой и папой, удивился, что ездил сюда к Сереге три остановки на автобусе. Оказывается, это совсем рядом.
Возле подъезда сидели две незнакомые ему бабушки — наверное, с первого этажа. Мама
